Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

Наконец, когда вожака стада и людей разделяло уже не более десяти шагов, Аттила, к невыразимому облегчению Аэция, оглушительно щелкнул своим длинным хлыстом. Тут же примеру короля последовали и остальные гунны. Шедший первым бизон остановился, захрапел и ударил копытом о землю; прочие быки нерешительно закружили на месте, наполнив воздух резким храпом. Аттила поднял руку и, вместе с другими гуннами, шагнул вперед. Медленно, шаг за шагом, с криками и щелчками кнутов, вереница гуннов начала наступать на стадо животных. Внезапно головной бык развернулся и, подняв могучую голову, умчался прочь курсом, параллельным линии гуннов. Мало-помалу и остальные бизоны срывались с места, устремляясь за своим лидером. Земля задрожала, когда тысячи огромных животных перешли на галоп; их высоко взлетавшие в воздух копыта вызвали в памяти Аэция имперских белых скакунов, некогда грациозно вышагивавших во время языческих процессий, находящихся теперь под запретом. Поспешно отвязав лошадей, гунны понеслись следом, а догнав стадо, рассредоточились вдоль его боковой линии, задавая нужное направление.

Доверившись стремительно преодолевавшему один километр за другим Буцефалу, Аэций принялся прокручивать в голове события последних недель.

За разгромом, учиненным ему Бонифацием, последовали опала, объявление его вне закона, бегство из Италии – все это, по любым выкладкам, должно было сокрушить Аэция, вызвать у него досаду и ярость. Но нет: перейдя реку Сава и оказавшись в Паннонии, полководец, к удивлению своему, обнаружил, что чувствует себя совершенно раскрепощенным, словно с плеч его упало гнетущее бремя. По крайней мере, хоть на какое-то время он мог забыть об оставшихся в Галлии федератах-германцах, которых то и дело необходимо было то умиротворять, то с помощью лести уговаривать; о плетении политических интриг, посредством которых он выпрашивал у Плацидии все большие и большие привилегии; о ведении кампаний против могущественного соперника. Паннония была безопасной территорией, которую Плацидия с большой неохотой уступила его друзьям, гуннам, после неудачной узурпации Иоанна.

Из Истрии, по дороге, построенной еще Тиберием, оставляя позади себя пустынные, усеянные разрушенными виллами и оставленными фортами, пейзажи, держал он путь на северо-восток и, миновав длинное-предлинное озеро Пельсо, оказался у старой имперской границы, где, на берегу Данубия, по-прежнему стоял город Аквинк. На всем протяжении пути о теплившейся в этих краях жизни напоминали лишь встречавшиеся Аэцию то тут, то там стада кочевников. В Аквинке Аэций нанял лодку, перевезшую его вместе с немногочисленной свитой на противоположный берег – туда, где начинались широкие луга западных степей, составлявшие лишь небольшую часть гуннских земель, простиравшихся теперь от Савы до Каспийского моря.

Встречавшие их гунны, непонятно каким образом извещенные о прибытии Аэция, препроводили полководца и его слуг в расположенную восточнее, у предгорий Трансильванских Альп – там, где некогда была оставленная римлянами полтора века назад провинция Дакия, – гуннскую «столицу». Поселение это, по сути, представляло собой мобильный лагерь, в центре которого стоял деревянный дворец, который легко разбирался и собирался, когда кочевники перегоняли скот на новые пастбища. Аэций отметил, что за семь лет, прошедших со времени его последнего визита к Аттиле, многое изменилось. Кланы объединились в племена, племена – в конфедерации. Конфедерации, которых было три, недавно образовали единую конфедерацию, во главе которой встал Руа, дядя Аттилы, друг Аэция с тех давних пор, когда, мальчиком, он провел несколько лет в заложниках у гуннов. Иерархические тенденции проявлялись в том, что можно было назвать обществом равных: вожди величали себя «знатью», а семьи их стали квазиаристократией; среди гуннов набирал ход процесс формирования наследственных династий; на смену собранию всех взрослых мужчин пришел постоянный Совет, в который входили лишь влиятельные вожди.

Отец Аттилы, Мундзук, брат Руа, возглавлял одну из трех канувших в лету конфедераций, что позволяло Аттиле рассчитывать со временем на трон дяди. Стань Аттила правителем, улыбнулся про себя Аэций, гунны получили бы в короли варварский вариант Платона-философа, который, как и Аттила, славился не всегда уместной склонностью к проявлению доброты и снисходительности. Наличие подобных качеств у правителя – скорее недостаток, нежели достоинство, особенно в том случае, если в подданных у него ходят дикие варвары вроде гуннов, которые превыше всего ценят силу и умение вождя навязать свою волю. Аттила как-то признался Аэцию, что, будь он правителем, отменил бы существующую практику забрасывания камнями насмерть воинов, даже в малейшей степени смалодушничавших в бою, и избавления от стариков. Аэцию пришлось возразить, что, сколь жестокими ни казались бы подобные традиции, они делают нацию успешной и крепкой, и привести в качестве примера живущих в стадах или стаях животных, в среде которых выживают лишь сильнейшие, и древних спартанцев, бросавших новорожденных детей в море для выявления хилых или увечных. Аттила выслушал его с учтивым вниманием, но, похоже, остался при своем мнении.

Руа, несомненно, помнивший, что за прошлую поддержку гунны были вознаграждены золотом и Паннонией, благожелательно отнесся к просьбе Аэция помочь ему вернуть прежнее положение. Окончательное решение должен был вынести Совет, состоявший (теперь лишь в теории) из всех взрослых гуннов, съезжавшихся на собрание на лошадях.

Пока же все внимание гуннов было обращено на великий бизоний гон. В случае успешного завершения это, само по себе приятное, времяпрепровождение давало желанную прибавку к однообразной диете гуннов, питавшихся в основном лишь козлятиной и бараниной. Стадо пасшихся у Данубия, а теперь удалявшихся от реки бизонов было обнаружено гуннами недалеко от знаменитого ущелья Железные Ворота. Решено было повернуть животных обратно к Данубию и согнать их на нависающие над рекой крутые утесы. Задача по обращению бизонов в бегство являлась опасной привилегией, которую получали самые отважные и опытные. После того как бизоны начинали движение в нужном направлении, к преследованию присоединялась основная масса гуннов, подгонявшая животных сбоку и с тыла.

Скача рядом с несшимся галопом бизоном, Аэций подгонял животное громкими криками. Словно голыши, всплывающие на поверхность реки в паводок, возникали и пропадали в облаках пыли горбы бизонов, в то время как копыта последних отбивали громоподобную дробь. Передние всадники, один за другим, начали уводить лошадей в сторону. Скоро будет обрыв, догадался Аэций, и последовал примеру более опытных в подобных вопросах гуннов. Головная группа бизонов тоже заметила пропасть, но, подпираемая сотнями сородичей, была уже не в силах остановиться.