Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

– Отлично. С визиготами разобрались. Теперь, что касается багаудов. Литорий, тебе я поручаю самое важное задание – прикрывать наш отход после битвы. То, что тебе придется подавлять восстание обычных бандитов, никак не ударит по твоему достоинству?

– Конечно, нет, господин, – ответил Литорий. – Я не Красс, который запятнал свою репутацию, проиграв Спартаку и его армии рабов.

– Великолепно. Тебе потребуется много воинов. Восстание охватит огромную территорию, почти четверть Галлии. Когда Марк произведет отбор, возьмешь половину от оставшейся армии, и я тебе пришлю еще половину войска гуннов. Когда разгромишь багаудов, поможешь Марку совладать с визиготами. Мы же с Авитом пойдем против бургундов силами оставшихся войск гуннов и Римской империи. Такие вот дела, господа, – закончил Аэций, окинув собравшихся взглядом. – Полагаю, мы со всем разобрались. Приготовления начать немедленно. Выходим завтра.

Стоя на вершине холма, два брата королевских кровей наблюдали за тем, как конница гуннов приближалась к Галлии.

– Брат мой, надеюсь, дело того стоит, – прохрипел Бледа. − Ты только что отдал десятую часть всей нашей армии. И ради чего? Лишь для того, чтобы улучшить отношения с Римом.

Аттила не считал нужным объяснять свои цели неучу и глупцу Бледе. По размерам своим империя гуннов сравнима была с римской. Территория ее простиралась от Скандии до Каспийского моря. Впервые эта земля объединила тевтонские племена и степных кочевников. Чем не великое достижение? Вот бы еще достичь той стабильности, которая была у Греции и Рима! Империя гуннов может распасться и исчезнуть так же быстро, как и появилась. Аттила жаждал большего, нежели властвовать и грабить. Главным для него было величие его народа. Он хотел, чтобы в будущем старики вспоминали Аттилу не как Гейзериха, жестокого тирана временного королевства в Африке, а как Александра или Цезаря, чье наследие живет и по сей день. Поэтому он и решил помочь Аэцию – необходимо было завоевать дружбу с Римом. (Аттила понимал, что добиться этого будет нелегко, так как после битвы на Мораве его имя стало синонимом ужаса и беспощадности.)

Он никогда бы не признал того, что Бледа отчасти был прав. Совет, да и все гунны, будут ждать вознаграждения за ту помощь, которую они оказали Аэцию. В прошлом такие заслуги хорошо поощрялись. Но сейчас, когда всему Западу угрожает опасность, какие могут быть гарантии? И все же Аттила надеялся, что у него они имеются.

Внезапно ему вспомнились слова прорицателя Ву-Цзы. «Я вижу бегущего через равнину дикого осла и парящего над ним орла. Вместе они нападают на кабана и обращают его в бегство». Пророк описал свое видение, и Аттила только что понял значение этих слов. Дикий осел – войско гуннов, орел – армия римлян, а кабан был самой популярной эмблемой германцев, символизировавшей бесстрашие и свирепость. Иными словами, гунны и римляне объединятся в борьбе против германцев, что уже и начало происходить. Страх и ужас вселились в короля. Что же значит вторая часть предсказания? Аттила оборвал нить своих рассуждений. Он сам будет вершить свою судьбу.

Тит обнаружил свою деревню полупустой. Под предводительством Вадомира, отца Клотильды, все годные к военной службе мужчины присоединились к войску короля Гундогара, которое, с целью завоевания новых территорий, ушло на север. Ходили слухи об их сражениях с римлянами, но были ли то обычные стычки или настоящие битвы, выяснить ему так и не удалось. Радость Тита оттого, что он вновь увидел Клотильду и Марка, была омрачена тем фактом, что в случае поражения бургундов, их деревня могла подвергнуться нападениям со стороны бандитов. Предавшись ночью страстной любви, которая после долгой разлуки сделалась еще более сильной, Марк поделился своими страхами с Клотильдой.

– Уйдем со мной, – сказал он вдруг. – Я, ты и Марк – втроем мы без труда доберемся до оккупированной римлянами Галлии. Моя лошадь выдержит вас обоих; мы сможем попеременно ехать верхом.

– Как я могу оставить семью и мой народ во время такой опасности? – присев на укрывавшие ложе меха, Клотильда нежно провела рукой по лицу мужа. – Любимый, сердце подсказывает мне поступить так, как говоришь ты, но…

– Но тебе не позволяет это сделать твоя совесть, – продолжил Тит. – Понимаю, − сказал он печально. − По крайней мере, думаю, что понимаю.

Тусклый свет тлеющего огня позволил ему рассмотреть Клотильду получше. Ее невозмутимое и спокойное после любовных утех лицо, обрамленное витками светлых волос, никогда еще не казалось ему столь красивым. Сердце его переполняла страстная любовь и дикое желание защитить ее и их ребенка.

– Как мой муж, ты можешь приказать мне, что делать, и я буду обязана повиноваться, – сказала она. – Но тогда это будет уже не тот Тит, которого я знала, любила и за которого вышла замуж.

– Не знаю, как я буду жить, если с тобой случится что-нибудь плохое, – со скорбью в голосе сказал Тит. Он прекрасно понимал, что если они сбегут, то Клотильда сначала перестанет его уважать, а затем и вовсе разлюбит. – Что мне делать? – вскричал он, но адресовал этот крик скорее себе самому, нежели ей.