Джованни Верга - Ссора с патриархом

Тут бедный капеллан окончательно вышел из себя и хлопнул дверцей окошка ей прямо в лицо. Мать игуменья пришла в бешенство и в тот же день при всех, в трапезной, назначила Беллонии примерное наказание.

— Донна Беллония, будете есть вместе с кошками [43] Распространенное в монастырях наказание — наказуемый должен был стать на колени посреди трапезной и есть из тарелки, поставленной на пол, к которой тотчас со всех сторон сбегались монастырские кошки, но он не смел их отгонять. Обычно кошки съедали пищу быстрее наказуемого, который из-за отвращения часто совсем ничего не ел. , чтобы научиться скромности, — произнесла сестра Мария Фаустина в нос, что делала всегда, когда хотела напомнить о своем происхождении.

Девчонка, как будто это ее и не касалось, спокойно сидела на пятках посреди трапезной с бичевой [44] Бичева для самобичевания представляла собой связку веревок или стальных прутьев. на шее и терновым венком на голове и от скуки считала, сколько раз сестра Аньезе откусит от половинки яйца и сколько мух едят из одной тарелки с сестрой Кандидой. Потом она незаметно достала из кармана игольницу и принялась перекладывать иголку из одной ячейки в другую. И вдруг, когда сестра Сперанца читала на кафедре молитву, а остальные монахини замолкли, уткнувшись носом в тарелки, все услышали, как дочь Пеку-Пеку — чего еще ждать от дочери трактирщика — громко зевает.

Игуменья строго постучала ножом по стакану:

— Донна Беллония! Приказываю повиноваться. Вы сейчас трижды совершите крестный путь на коленях с бичевой и терновым венком!

Девушка широко открыла полусонные глаза и, кончив зевать, спросила:

— А зачем, синьора игуменья?

— Затем, чтобы вы научились хорошим манерам, несчастная!

— А… Хорошие манеры… Опять одно и то же!..

И тут, по-прежнему сидя на пятках посреди трапезной, она сорвала с себя терновый венок и унизанную узлами веревку и закричала:

— Я не хочу здесь оставаться, вы же знаете!.. Это мой отец хочет держать меня тут, пока не выдаст замуж!

— Она перепутала монастырь с трактиром, вот что! — громко заметила сестра Бенедетта. — Более того, она решила, что здесь пивная!

— Да, пивная!.. А ваша милость, что стирает платки падре Чичеро, лишь бы понюхать его табак… Это еще похуже!..

В трапезной разразилась буря. Сестра Мария Кончетта вскочила из-за стола, энергично вытирая себе рот салфеткой, словно ей попала какая-то гадость. Сестра Габриелла скривила свой крючковатый, как у всех Флаветта, нос и стала плеваться во все стороны. А с игуменьей, казалось, сейчас случится припадок — желтая, как шафран, и голос от гнева дрожал в носу и среди шатающихся зубов. Все вскочили и набросились на донну Беллонию. Они кричали, жестикулировали.

— Да, синьора, — упрямо продолжала дочь Пеку-Пеку с нахальной улыбочкой плутовки. — Как будто этого никто не знает!.. Сестра Мария Кончетта своими руками вкладывает печенье в рот падре Чичеро!.. А как обругала сестра Габриелла сестру Челестину за то, что она крадет у нее падре Аморе!..

— Это скандал! Это безобразие! — завопили все хором.

Сестра Глориоза, с глазами, вылезавшими из орбит, бормотала:

— Иисус Мария!.. Святой архангел Михаил!.. Libera nos, Domine!.. [45] Освободи пас, господи!.. ( Лат. )

— Да, синьора! Это они устраивают безобразие из-за исповедника. А я не могла исповедаться у приезжего священника, потому что я не дочь барона…

Игуменья, выпрямившись на своем возвышении, наконец сумела заставить услышать свой высокий голос:

— Я положу конец этому безобразию! Отныне и впредь единственным исповедником в монастыре будет дон Маттео Курчо, как и прежде!.. Приказываю повиноваться! Сестра привратница никого больше не пропустит в монастырь без моего на то особого разрешения… Приказываю повиноваться!.. Вы, донна Беллония, проведете восемь дней в карцере на хлебе и воде. А потом разберемся с вашим отцом!..

В ту ночь в монастыре Санта Мария дельи Анджели никто не спал.

— Что я могу поделать, если люблю его! Сердцу разве прикажешь?.. Так говорит возлюбленная царя Соломона в «Песни песней»…

Поскольку приемная и исповедальня монастыря Санта Мария дельи Анджели были теперь закрыты для падре Чичеро, он то и дело приводил слова возлюбленной из «Песни песней» в своих последних проповедях, которые читал монахиням по случаю великого поста. Падре Аморе, более пылкий, носился, как жеребенок, по Ветхому и Новому заветам, извлекая из них назидания такого рода: «Пленила ты сердце мое, о сестра моя, о невеста моя! Пленила ты сердце мое лишь одним взглядом очей твоих!..», «О боже, ты изгнал нас… Помоги же нам уйти от неминуемой опасности…».

В хоре, вторившем ему, слышны были подавленные вздохи и еще более выразительные всхлипывания. Сестра Бенедетта под своим черным покрывалом не в силах была сдержаться и зарыдала, как ребенок. А Беллония должна была слушать все это и глотать обиду.

Дулась она, дулась, и вдруг ей пришла в голову хорошая мысль.

Когда закончилось трехдневное богослужение, когда были погашены свечи и оплачены расходы, падре Аморе и падре Чичеро явились поблагодарить синьор монахинь и попрощаться с кающимися дочерьми, со всеми по очереди, чтобы не было обиды. Можете себе представить, в каком состоянии были бедняжки, а падре Чичеро то и дело доставал из кармана платочек, словно и у него сердце разрывалось на части при этом расставании. Вдруг в самый разгар немой сцены, происходившей между падре Аморе и сестрой Челестиной, — у обоих слезы на глазах — появилась Беллония и выложила все, что думает по этому поводу. Слезы, истерика, вопли. Их услышали даже на площади. Сбежались соседи, примчался Пеку-Пеку, явился дон Маттео Курчо, подошли даже бездельники из аптеки. И тут, увидев, что в приемной полно народа, Беллония заявила во всеуслышание, что хочет уехать с приезжими священниками, что всем сердцем привязана к ним…

Одним словом — скандал. Тут вскочила мать игуменья, разъяренная как фурия, и набросилась на всех, начиная с приезжих священников:

— Ах вот оно что! Вот, значит, как вы разумеете «Деяние божественной любви»! Я буду не я, если не сумею наказать вас! Напишу монсиньору! Вас лишат права служить мессу и исповедовать! Вы еще узнаете, кто такие Монджиферро!

Несчастные слуги божии едва унесли ноги. Мать игуменья на этот раз вынуждена была изгнать из монастыря эту чертовку. И Пеку-Пеку пришлось забрать свою Беллонию, которая так и не получила права называться донной, зато одержала полную победу.

Священник, читавший великим постом проповедь, на сей раз, чтобы поразить этих болванов, которых приходилось буквально на аркане тащить в церковь, отчего, впрочем, они лучше не становились, придумал устроить необычный спектакль, и уж если он не поможет, значит, вообще нет смысла вдалбливать им проповеди и нравоучения. Поистине, дурака учить — что мертвого лечить.