Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Этого я не знаю, ханум, и именно это я хотел бы выяснить. Не могла бы ты оказать мне милость и позвать сюда на минутку Фейзулу? Если тебе моя просьба кажется нескромной, прошу и тебя возвратиться: я буду говорить при тебе.

— Фейзула выйти не может, — после короткого раздумья ответила Кичик. — Она больна и лежит в своем шатре.

— Она больна?! — с тревогой воскликнул Василий. — Что с нею приключилось, ханум?

— О, ничего опасного, — ответила Кичик, взглянув на него потеплевшим взглядом. — Просто она много плакала, и у нее голова болит. Это скоро пройдет. Но для того, чтобы узнать причину ее печали и слез, тебе вовсе не нужно с нею видеться. Все это я могу объяснить тебе гораздо лучше, чем она сама.

— Сделай такую милость, добрейшая ханум!

— Так слушай: к Фейзуле сватается хан Хисар. Он уже два раза говорил ей о своей любви и о том, что хочет просить у Чимтая ее руки. И если он до сих пор этого не сделал, то лишь потому, что надеется сначала уломать Фейзулу: он боится, что Чимтай не отдаст ему дочь без ее согласия. Но Чимтай ее ни о чем не спросит, и Фейзула это знает. Хисар-мурза хорошая партия: он очень высокого рода и, вероятно, будет царствовать в Мавераннахре. Если он попросит Фейзулу в жены, Чимтай ему не откажет и свое обещание сдержит, что бы потом ни случилось: он честен и упрям как бык! Понимаешь теперь?

— Не совсем: почему же Фейзула так убивается, если Хисар столь завидный жених? Будет она царицей Мавераннахра, — с горечью добавил Василий.

— Потому убивается, что любит другого, — строго сказала Кичик.

— А этот другой?

— А этот другой или слеп, или не считает Фейзулу достойной своего внимания.

— Кто же этот ротозей? — пробормотал Василий.

— Я думала, что вы, русские, умнее! — расхохотавшись, ответила Кичик.

— Погоди, ханум! Что ты хочешь этим сказать?! — воскликнул пораженный Василий.

— Что она любит тебя, князь. И вот подумай теперь, каково ей сидеть и ожидать, что всякую минуту к Чимтаю может явиться ненавистный ей Хисар-мурза и получить ее в жены, пока ты ходишь по берегу озера и вздыхаешь!

— Она сама тебе сказала, что любит меня?

— Ничего она мне не говорила. Но я женщина, и у меня, благодарение Аллаху, глаза на месте.

— И ты уверена, что не ошибаешься?

— Так же уверена, как и в том, что говорю сейчас с самым недогадливым мужчиной, из-за которого даже обидно будет получить нагоняй от мужа, если он нас увидит!

— Ты все шутишь, ханум! А что же мне теперь делать?

— Это уж тебе виднее. Можешь поплакать вместе с Фейзулой над ее горькой долей или предложить себя в няньки ее детей от Хисара.

— Да брось ты свои насмешки, ханум! Скажи лучше, отдаст ее за меня хан Чимтай, ежели я посватаюсь?

— Думаю, что отдаст, если ты опередишь Хисара и если Фейзула скажет, что тебя любит. Но надо действовать быстро: у Хисара-мурзы глаза позорче твоих. Он наверняка уже кое-что заметил.

— Погоди… ведь сперва надобно с нею поговорить. Нельзя же прямо идти к Чимтаю… Сегодня после обеда назначено последнее собрание курултая. Мне там делать нечего, а ханы пойдут все, и Хисар-мурза тоже. Самое время для нашей встречи. Ты мне вызовешь Фейзулу на берег озера?

— Вызову, князь. Вот теперь я начинаю чувствовать, что говорю с мужчиной.

— Ладно, ханум. Скажи ей, что буду ждать на том самом месте, где мы с нею уже встречались.

— И больше ничего не говорить?

— Еще скажи, что уже веет ветер, который без следа разгонит все тучи… Впрочем, не говори ничего, я сам скажу! Только придет ли она?

— В том положись на меня, князь. Придет.

— И ты думаешь, все обойдется, как надо?

— Аллах милостив, но он не любит тех, кто в этом сомневается. Дело в твоих руках, князь.

— Ну, тогда прощай, ханум Кичик! Спаси тебя Аллах за все!

И Василий поспешно зашагал к своему шатру.

— Женюсь, Никитушка! — без всяких предисловий объявил Василий, входя в шатер, где в это время Никита, сидя на обрубке дерева, чинил уздечку.

— На Фейзуле? — спросил Никита, поднимая голову, но не обнаруживая никаких признаков удивления. — Уже и сговорились?

— На ней, — ответил озадаченный Василий, рассчитывавший ошеломить друга этим известием. — А ты как догадался?

— Да нешто я слепой или тебя не знаю, Василей Пантелеевич? Ты бы и так перед нею едва ли устоял, а тут еще целый год других баб не видел.

— Ну и что ты скажешь?

— Да что ж тут говорить? Видать, девушка она хорошая, собою красавица, к тому же еще и царского роду. За такую княгиню не стыдно будет ни в Карачеве, ни в Брянске. Мне она, к примеру, куда более глянется, нежели Ольга Юрьевна Муромская.

— А ничего, что она татарка?

— Да что ж с того? Мало ли русских князей на татарках женилось? Сам великий князь московский, Юрий Данилович, на Узбековой сестре был женат. А ярославский князь, Федор Ростиславич! А суздальский, Михайло Андреевич! А Глеб Васильевич Белозерский! Его жену-татарку, во святом крещении нареченную Феодорой, вся Русь оплакивала, как она преставилась. Ныне, слыхать, Церковь наша ее к лику святых сопричислить хочет. А сколько одних ростовских князей на татарках переженилось! А у холмских, у городецких, у стародубских нешто того не бывало? Да всех и не переберешь!

— Стало быть, одобряешь?

— Да жениться тебе ведь надобно, Василей Пантелеевич, не век же бобылем станешь жить! А до русских невест кто еще знает, когда мы доберемся. К тому же тебе сейчас много сподручнее взять за себя ордынскую царевну: в твоем деле немалую вагу [144] Вага — вес, важность, значение. будет иметь родство с татарскими ханами!

— Может, и так, да я про то и не думал. Тут главное дело в том, что люба она мне, Никита, и я ей люб! Этой от меня не надобно Черниговского княжества, как Ольге Муромской, и в ней ни хитрости, ни корысти нет. Пойдет за меня, за изгнанника, каков я есть!

— Значит, вы уже вовсе сладились?