Павел Загребельный - Роксолана. Страсти в гареме

Он что-то говорил ей растерянно и бессвязно — кажется, ссылался на государственные дела и государственные обязанности, — а она покорно молчала, как бывшая маленькая рабыня, такая же маленькая и тоненькая, будто девчонка, будто былинка, ему даже страшно становилось: а вдруг сломается в его тяжелых и цепких объятиях, султанских объятиях… Обнимал весь мир, а перед глазами стояла эта загадочная женщина. Что в ней? И зачем, и почему, и до каких пор? Испокон веков рабынь своих султаны одаривали драгоценностями, чтобы сияли золото и самоцветы в сумерках султанских ложниц, напоминая о богатстве, величии и могуществе. А у Хуррем сияло тело. Да еще как ослепительно!

— Ваше величество, — прошептала Роксолана так тихо, что он едва ли услышал, — почему вы меня покинули, почему забыли? Может, я не мила вашему султанскому сердцу? Но ведь если женщина надоела, достаточно трижды произнести по-арабски ритуальное «Талак, талак, талак!» — «Ты свободна, ты свободна, ты свободна!» — и конец всему, меня не будет, я исчезну, умру, полечу, как маленький аист, в дальние края.

Он улыбнулся почти болезненно.

— Свободна? Я согласен. Ты в самом деле свободна, свободнее всех. Но не от меня, а для меня. Свободна для меня.

— У вас империя, государство.

— Оно не только мое, но и твое.

— Зачем женщине государство? Государство — это только слово, а женщине недостаточно слов. Она все хочет превратить в поступки, так как принадлежит к миру ощутимых вещей: носит воду и дрова, разжигает огонь, чтобы согревать жилище и варить еду, — это для нее дом и семья. Государство для нее не выдуманные законы, которые никогда не применяются, не бесчисленное множество безымянных людей, а рожденные ею дети, воины, умирающие в битвах, не просто бесстрашные борцы, а тоже ее родные дети. Женщина создана, чтобы давать жизнь и оберегать ее, а это так трудно в этом мире, где ее отстраняют от всего, отказывают ей даже в обыкновенном человеческом разуме, не говоря уже о свободе. Но все равно она должна исполнить свое предназначение, позаботиться о порядке в государстве, где царят насилие и хаос, извлечь выгоду от власти, которой завладеет муж, сравниться с ним в разуме, если ей воспрещено превосходить мужа. Ваше величество, я хотела бы быть женщиной!

— Но ты ведь женщина над женщинами! Ты султанша.

— А что султанша? Ей суждены лишь торжественность или любовные страсти.

Султан снисходительно погладил ее золотистые волосы.

Маникюр. Художник Рудольф Эрнст

— Ты забыла о святости.

— Святость? Для кого же? Для толп, которые никогда меня и не видели?

— Для меня. Даже когда я в походах, когда я далеко от твоего голоса, все остается возле меня, твое сердце рядом со мною, твой разум тоже рядом со мною.

— А я, даже чувствуя вашу руку на своей груди, не забываю о расстоянии, которое нас всегда разъединяет.

Султан встал с ложа, завернувшись в просторный шелковый халат, прошел к фонтану посреди ложницы, присел над водой, понуро глядя впереди себя. Спросил, не скрывая раздражения:

— Что надо сделать, чтобы уничтожить расстояние, гнетущее тебя?

— Ваше величество, пожалейте мою тревогу.

Он затаился где-то в глубинах ложницы, откуда не доносился ни малейший шорох. Только вода журчала беспечно, с равнодушием вечности.

— Мой султан, вы знаете, о ком я тревожусь! Примите этих заблудших детей свободы под покровительство своей истины.

Сулейман прошелестел шелком, вздохнул гневливо:

— Что общего у великой султанши с этими неверными?

— В моих жилах течет такая же кровь, как у них.

— Важна не кровь, а вера. Разве султаны смотрят, какая кровь течет в жилах их героев?

— Но ведь, ваше величество, эти люди герои над героями! Рустем-паша не смог одолеть их, даже имея в десять раз больше людей. Он взял их коварством, и они поверили его славянской речи. Мой народ доверчив.

Султан упрямо держался на расстоянии, так, будто надеялся на поддержку темноты. Пока не видел Роксоланы рядом, мог сопротивляться ей.

— Они понесут заслуженную кару. Это разбойники и поджигатели. Я набросил бы петлю даже на шею собственного сына, если бы он начал жечь Стамбул.

— Фатих начинал с этого, мой повелитель. Он превратил Царь-град в пепел, чтобы возродить его еще более прекрасным.

Султан даже встал от возмущения.

— Сравнить великого Фатиха с безымянными разбойниками!.. Фатих был воин!

— Они тоже воины, а не разбойники, ваше величество! Пожар длился целый месяц до их появления в Ускюдаре.

— Они подожгли Ускюдар!

— Но, ваше величество, они хотели просто посветить себе.

— Посветить для грабежа?

— Они слишком благородны, чтобы употреблять такое грубое слово. Они говорят: «Доскочить».

Султан уже был возле нее. Эта женщина ошеломляла его, как вспышка молнии. Единственное спасение — бежать от нее.

— А что такое — доскочить?

Она засмеялась тихо, скрывая насмешку.

— Это означает: приблизиться к чему-то так, что оно становится твоим.

Он протянул руку. Рука была тяжелая и жадная. Еще и не зная, какими будут слова Хасеки, с какими просьбами она обратится, он готов был на все ответить: «Да! Да! Да!» Лишь бы только иметь под рукой это пугливое тело. Может, полюбил ее когда-то именно за то, что ничего не просила, не требовала, не капризничала. А потом не заметил даже, как становилась похожей на других женщин, которые надоедают своими домогательствами, ибо все равно не могла уподобиться никому на этом свете, была единственная, единственная, единственная!

— Никто не избежит своей участи на этом свете, — еще пробормотал Сулейман, словно бы пытаясь оправдать свою неуступчивость.

Но Роксолана уже знала, что султан готов сказать: «Я подумаю», нужно только дать ему время для отступления, чтобы выйти с честью. Она долго ластилась к суровому властелину, умело чередовала чары своей души и своего легкого и послушного тела и только потом прошептала ему в твердое ухо так, будто опасалась, чтобы кто-нибудь не подслушал:

— Мой повелитель, повезите меня в Эди-куле, чтобы я увидела этих загадочных рыцарей.

Он сопротивлялся, пытался отстраниться от нее, отодвинуться хотя бы чуть-чуть, но она не отпускала, руки, хотя и тоненькие, были сильными, обнимали Сулеймана с такой силой, что он сдался и приник к Роксолане еще крепче.

— Меня и наших детей Баязида и Михримах, ваше величество.

Султан все же сделал последнюю попытку сопротивления:

— Михримах? А ей зачем это зрелище?

— Она уже слышала о казаках. Даже посылает их ватажку Байде еду. У нее доброе сердце.

— Негоже для дочери султана.