Всеволод Иванов - Избранные произведения. Том 2

— Вот тебе и резервы, Ламычев! — сказал Пархоменко, весело улыбаясь. — Нет, и я не могу поверить, чтоб нас отозвали от Львова!..

Мимо зарядного ящика без колес и разбитой, сплющенной кухни скакал ординарец. Не спрыгивая с коня, он подал донесение и открытку-фотографию Пилсудского с его надписью: «Вперед, сын Польши!»

— «Шляхта смерти» вступила в бой, товарищ комдив! — сказал ординарец. — От самого лично Пилсудского каждый легионер имеет такую фотографию.

— Есть, значит, ему время подписывать? Ну что ж, придется зачеркнуть его подпись. — И он обратился к ординарцам: — Захватить пулеметы!

В донесении сообщалось, что полк, атакованный «Шляхтой смерти», дрогнул. В последних боях этот полк понес большие потери, и когда Пархоменко писал о них, прося пополнения, ему сказали, что об этих именно потерях будет сообщено в Киев. «Киев, надо полагать, пришлет пополнение. Не через Быкова ли он прислал вот этих?» — сжав губы, думал Пархоменко, скача навстречу «Шляхте смерти».

Но раньше, чем он увидал «Шляхту смерти», он встретил свой полк, который полностью, повернув обратно, бежал.

Пархоменко выхватил шашку и приказал ординарцам поставить на видном месте пулеметы.

— Стой! Перестреляю иначе из пулеметов. Где командир? — крикнул он.

Подскакал эскадронный, раненный в бок.

— Командир убит, товарищ начдив.

— Где комиссар?

— Комиссар ранен.

Эскадронный свалился на гриву коня. Рядом, вместо него, встал другой.

— Идет на нас целая бригада, товарищ начдив! «Шляхта смерти», будь она трижды проклята! Мы против той бригады…

— Что, бригада?! Корпус вас не имеет права обращать в бегство! Расступись!

Полк послушно расступился. Пархоменко проехал вперед. Не оборачиваясь, он чувствовал, что полк уже готов идти за ним.

— Где ваши позиции, товарищи?

— А вон то поле, что возле мельницы.

— Поворачива-ай!..

Полк повернулся, но, однако, стоял на месте.

Так же неподвижно стояла и «Шляхта смерти». Легионеры были одеты в синие мундиры с желтой выпушкой и красные штаны. Пархоменко, вглядевшись в них, громко захохотал:

— Ха-ха! Что это они, как на маскарад, напрокат, французскую форму одели?! Ха-ха! Я эту форму знаю. Я ее на старых картинках видел! Да они что, кого за дураков считают?

Между двумя лавами, попрежнему стоявших неподвижно друг против друга метрах в четырехстах, лежало большое поле.

На поле был посеян клевер, но его частью скосили, частью истоптали. Посредине поля, на скрещении двух дорог, лежала длинная телега с поднятыми оглоблями и сломанной осью. Должно быть, какой-нибудь местечковый торговец вез товар, да и погиб вместе с ним. У телеги валялись ящики из-под конфет с яркими фабричными наклейками, блестели бутыли, а поодаль лежал труп человека и еще дальше его «капелюха» — шляпа с большими полями.

Пархоменко не начинал атаки потому, что хотел дать возможность полку несколько передохнуть и собраться с силами, а главное — успеть установить позади пулеметы: он рассчитывал, что если атака будет неудачной и полк опять отступит, преследующую его «Шляхту смерти» можно будет встретить пулеметным огнем.

Офицеры и легионеры «Шляхты смерти», которую вел Барнацкий, в этот день получивший повышение в чине, кипу фотографий Пилсудского и категорическое приказание уничтожить дивизию Пархоменко, стояли неподвижно потому, что, увидя, как полк красной кавалерии, обращенный в бегство, внезапно остановился, решили — к этому полку подошло подкрепление.

Барнацкий, подобно прочим белопольским офицерам, желал и был уверен, что разгромит дивизию Пархоменко, но все же слава непобедимой Конармии заставляла его быть осторожным. Он приглядывался. Приглядевшись и решив, что подкрепление не велико, скомандовал движение на красных.

«Шляхта смерти» отлично слышала команду, но не двигалась. Она попрежнему изучала противника и не желала рисковать. Барнацкий повторил команду. «Шляхта смерти» не торопилась на смерть. Тогда Барнацкий плюнул и, крикнув:

— За мной, панове! — бросился вперед.

Пархоменко видел, как от группы белопольских офицеров отделился всадник на сером коне. Пархоменко думал, что за ним последует вся вражеская бригада, но никого не последовало.

— А-а! Боятся! В одиночку хотят начать? Ну что ж, начнем! — Он повернул голову к бойцам и громким голосом проговорил: — Если бьешь, так бей насмерть! Только смертельная рана внушает ужас, и противник бежит! Например, глядите!

И он тронул коня навстречу пану в синем.

Барнацкий, ощущая в руке легкую тяжесть сабли, с тем особенным чувством остроты восприятия, которое дается обстановкой боя и которое в данном случае, — несмотря на то, что «Шляхта смерти» остановилась, — усиливалось абсолютной уверенностью в успехе, приближался к высокому всаднику на вороном коне в черной развевающейся бурке и серо-голубой папахе.

Абсолютная уверенность в успехе исходила из того, во-первых, что Барнацкий бивался неоднократно с немцами на западном фронте, и стычки эти всегда оканчивались его победой. Во-вторых, он наполнен был несокрушимым, казалось, презрением к «хлопам», которое он и выявил, как мы видели, при своем управлении контрразведкой и при допросах измученных тюрьмой и пытками пленных и арестованных.

«Однако кто бы это мог быть?» — думал он, вглядываясь в фигуру всадника, которая казалась ему знакомой. Он много знал русских офицеров, и это, несомненно, один из них, поступивший на службу к красным, чтобы избавиться от голода и притеснений. «И хорошо было бы, — продолжал думать он, стегая коня, — вспомнить его фамилию, окрикнуть и увести с собой, под носом у красных! Ах, как хорошо!» И он оглянулся назад и криком позвал за собой «Шляхту смерти», которая уже чувствовала себя готовой двинуться за ним, но не двигалась лишь потому, что ей любопытно было посмотреть на этот, редкий в теперешней войне, поединок на саблях. Барнацкий понял настроение своих подчиненных, и это была еще одна причина, которая подбодряла его.

Барнацкий приближался к опрокинутому возу. Он брал лево-лево, и потому, что воз мог помешать стычке, и потому, что труп и «капелюха» возле него — неважная примета. «Лево-лево!» — твердил он, и при одном из этих восклицаний вдруг вспомнил, где он видел этого высокого всадника. Он видел его на фотографиях, и именно его фигуру описывали вчера, когда направляли «Шляхту смерти» на уничтожение дивизии красных и ее командира. Пархоменко! Конечно же! Черная бурка, вороной конь, серо-голубая папаха, несмотря на то что лето… «Пархоменко?! Не может быть! Откуда? — думал он, весь сотрясаясь от злобы и легкого испуга, вызванного несомненно неожиданностью встречи. — Прекрасно!» — И он взмахнул саблей…