Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том I

— Ты очень жесток, Гуго. Вспомни хотя бы о том, что я в два раза тебя старше. Пожалей старика.

На сей раз Гуго и не думал извиняться. Обстановку разрядил Роланд:

— Скажите, доблестный де Пюи, а как вы попали в этот госпиталь?

По лицу Раймонда пробегали нервные судороги. Чувствовалось, что Гуго своей правотой, слишком бесспорной, загнал его душу в совершенно нестерпимое состояние. Он боялся говорить, зная, что его голос будет дрожать самым недостойным образом. Но он оставался рыцарем. Справившись с собой, госпитальер относительно спокойно продолжил:

— Мой араб Иоанн, когда мы вернулись к нему домой, позвал своего товарища, владевшего наречием франков, и через него рассказал мне, что служит в госпитале Иоанна Иерусалимского, в честь которого и был крещён. Я узнал, что это госпиталь основал богатый арабский купец из Амальфи. Сей купец добился у египетского халифа разрешения построить в Иерусалиме убежище для паломников. Иоанн сказал, что неожиданно полученное им золото он отдаст в свой госпиталь. Он хотел, чтобы я знал, что он — человек честный и ни в коем случае не оставит это золото себе. А меня заинтересовала не столько судьба золота, сколько сам госпиталь. Я попросил Иоанна, чтобы он показал мне это убежище, в котором мы сейчас и находимся. Потом я рассказал обо всём рыцарям из свиты Годфруа, своим друзьям Додону де Компсу, Конону де Монтегю и Гастусу (последний всегда именовал себя только так). Они смотрели на вещи так же, как и я. Мы решили стать монахами и остаться в госпитале. Нас весьма порадовало и вдохновило, что госпиталь возглавляет благороднейший Жерар де Торн. Так я встал на путь, по которому иду и поныне. Вы можете судить обо мне, как считаете нужным. Но это мой путь.

Гуго с трудом встал с постели, приблизился к де Пюи и насколько мог крепко обнял его, с тихой улыбкой вымолвив:

— Не окажите ли нам любезность, благороднейший де Пюи? Не проводите ли нас, немощных, в храм Гроба Господня? Давайте втроём помолимся на месте воскресения Господа нашего Иисуса Христа.

— Присоединяюсь к просьбе брата Гуго, — вымолвил вздохнувший с облегчением Роланд.

— С радостью, друзья мои, с радостью, — улыбка де Пюи была по-прежнему подёрнута пеплом боли, как будто он был ранен, а не они.

Гуго улыбнулся широко и открыто:

— Ах, господа, как я счастлив, что встретил на Святой Земле таких благородных и христолюбивых рыцарей, как вы!

Ближайшие три дня Гуго и Роланд почти не разговаривали. Было заметно, что Гуго напряжённо и непрерывно о чём-то думает. Роланд не успевал удивляться своему новому другу — Гуго был очень разным. То порывистый, нетерпеливый, восторженный, готовый восхищаться буквально всем, что видит вокруг себя. То тихий, мечтательный и застенчивый, почти робкий, как ребёнок. Потом он вдруг становился жёстким и непреклонным, казалось даже — совершенно безжалостным, в первую очередь — к самому себе, но, как выяснилось, и к окружающим тоже. Он явно был способен на терпение воистину бесконечное и даже запредельное. Более всего Гуго удивлял, превращаясь в цепкого, расчётливого и хладнокровного прагматика. Раньше Роланду казалось, что такими могут быть только банкиры — ломбардцы. А потом этот хладнокровный прагматик вдруг превращался в красноречивого ритора и его блестящие, отточенные аргументы, поражая своей безупречной логичностью, достигали цели столь же неуклонно и неотвратимо, как и его клинок на поле боя.

Да, Гуго де Пейн был необычным человеком. Он умел думать не так, как все. Никакие общепринятые суждения его никогда не сковывали. Его мысли отличались полной самостоятельностью и, в силу этого, неожиданной смелостью, а между тем, он умел, как губка, впитывать всё, что видел и слышал вокруг, накапливая чужие мысли и бросая их в свой умственный тигель для переплавки, при этом совершенно невозможно было угадать, что за изделие он намеревается в конечном итоге отлить.

Роланд не пытался прервать молчание друга, не желая мешать его внутренней работе. Наконец, Гуго заговорил сам и, как всегда, от него можно было ждать каких угодно слов, только не тех, которые он произнёс:

— Как мне нравится, брат Роланд, ваша цистерианская сутана — белоснежная, с чёрным оплечьем и капюшоном.

— Да, мне она тоже очень нравится. Раньше я любил белые плащи, а когда стал монахом — охотно принял это чёрное дополнение.

— Белые плащи. Белые плащи. А ты слышал, брат Роланд, про белых всадников под Антиохией?

— Эта история известна любому христианину на Святой Земле. Наши не смогли бы тогда победить без помощи Небес. В самый тяжёлый момент боя, когда, казалось, всё было потеряно, крестоносцы увидели неведомых белых всадников в белых одеждах, которые сражались на их стороне. Благодаря им, наши победили.

— Так вот и хотелось бы мне, брат Роланд, — мечтательно вымолвил Гуго, — чтобы мы с тобой были, как те белые всадники. Не в том, конечно, смысле, что мы должны стать ангелами, но мы должны стать земным подобием небесных ангельских воинств. А это значит — всегда приходить на помощь братьям-христианам в самую тяжёлую для них минуту. Подражать ангелам — что может быть лучше! Пусть антиохийское чудо станет на Святой земле привычным и ежедневным! Давай носить белые плащи!

— Давай. Тем более, что воевать в цистерианской сутане будет явно несподручно.

— О, ваша сутана не будет забыта. Мы сделаем из неё флаг.

— Как это?

— Ну, не в буквальном смысле, конечно. Но флаг нашего Ордена будет напоминать цистерианскую сутану — белые с чёрной полоской сверху.

— Гуго, я вижу, ты уже немало всего напридумывал. О каком Ордене ты говоришь? Ты решил стать госпитальером?

— Нет, я никогда не стану госпитальером, потому что я буду воевать. Я много думал об Ордене всадников святого Иоанна. Интереснейшее начинание — рыцари создали монашеский Орден. Они стали монахами, но остались при этом рыцарями. Это значит, они создали рыцарский Орден, а таковых христианский мир ещё не знал. Их чёрные плащи с былыми крестами — не сутаны. Это рыцарские плащи, хотя и не вызывает сомнений, что госпитальеры — хорошие монахи.

Очарование Ордена братьев-иоанитов с тем как раз и связано, что де Торн и де Пюи с друзьями — боевые герои.

— Боевые герои, возненавидевшие войну.

— Вот-вот. Вместо того, чтобы очистить войну за веру от бесовской грязи, они вообще отвергли войну, как слишком грязное для них дело. А поскольку из войска ушли самые чистые рыцари — война стала ещё грязнее. При этом Орден госпитальеров существует в Иерусалиме лишь благодаря тому, что кто-то за них эту грязь всё-таки разгребает.

— Только, ради Бога, друг мой, не говори больше об этом де Пюи. Ты его в могилу сведёшь своей логикой.