Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том I

— Речевая манера храмовников по-своему уникальна, ими она была сформирована и в своё время принадлежала только им, а позднее легла в основу общеевропейских преставлений о хороших манерах. Это очень важно. Это неотъемлемая часть тамплиерской заботы о душе братьев. Делая грубую и жестокую работу тамплиеры всеми силами стремились не огрубеть и не ожесточиться, на речевом уровне закрепляя как нечто обязательное для братьев взаимную вежливость, обходительность, деликатность и даже изысканность. Тамплиеры всегда подавали светским рыцарям пример красивой и любезной речи. Всякая брань, грубость в разговоре, любые ругательства осуждались уставом и влекли за собой наказание. В наше время кажется даже удивительным, что такие вещи считают нужным фиксировать в уставе, а там было сформулировано очень чёткое требование: «Говорить просто, без смеха и смиренно немногие, но разумные слова». Сейчас казарменная грубость и солдафонское хамство считаются неизбежными издержками профессии, но на самом деле в хамстве нет ничего изначально свойственного военным. Так стало только тогда, когда уничтожили военную элиту.

— Но, может быть, не столько важно, как человек говорит, важнее, каков он есть.

— Это взаимосвязано. Речевая манера — формальное проявление внутреннего содержания человека. А ведь известно, что форма имеет свойство влиять на содержание. Будешь говорить «просто и смиренно» — постепенно станешь проще и смиреннее. А смех и крик — внешние признаки утраты внутреннего равновесия. Не привыкай слишком бурно и часто смеяться, отвыкни орать и постепенно приобретёшь навыки самообладания, которые столь важны и для монаха, и для военного. Орден Храма сформировал новый тип всесторонне развитого человека. Этот новый человек был выражением принципиально новой христианской цивилизации, созданной Орденом. Естественно, носители нового цивилизационного типа и внешне во всём отличались от окружающих. И в речевой манере, и в одежде. Есть немало согласующихся свидетельств о безупречном внешнем виде тамплиеров, как в мирное, так и в военное время. При всё своём пренебрежении к мирскому, они никогда не носили латанной или пропыленной одежды, их всегда отличала подчёркнутая опрятность.

Андрей горько усмехнулся, вспомнилось былое:

— Когда завершалась моя служба в Советской Армии, я стал очень редко бриться, ходил в грязной одежде, это можно было оправдать боевыми условиями, но дело было в другом: внешняя неопрятность выражала внутренний душевный хаос.

— Вот именно. А если бы ты тогда начал тщательно бриться и следить за одеждой, может и не дошёл бы до той грани безумия, на которой мы тебя застали. Форма влияет на содержание.

Раскрасневшийся Лоуренс перевёл дух и замолчал. Его глаза наполнились пронзительной тоской. «Наверное, какие-нибудь личные воспоминания», — подумал Андрей. Сэр Эдвард быстро вернулся в себя и посмотрел на две початых бутылки:

— Я-то думал, русский офицер — лучший в мире собутыльник. Решил, воспользовавшись твоей компанией, выпить покруче. А ты второго стакана осилить не смог. Если бы знал — не стал бы сразу обе бутылки открывать.

Сиверцев, заинтересовавшись экономической стороной деятельности Ордена Храма, полагал, что речь в основном пойдёт о финансовых операциях и немного о сельском хозяйстве. Но теперь он уже понимал, это экономика Ордена была органичной и необъемлемой частью удивительно цельной, прекрасно сбалансированной и гармоничной цивилизации тамплиеров, очень разноплановой, затрагивающей все сферы жизни, где одно неотделимо от другого. Экономику Ордена нельзя было рассматривать в отрыве от религиозных идеалов храмовников, и одновременно речь шла о такой специфической модели экономики, которую могли создать только профессиональные военные, и не просто военные, а рыцари с ярко выраженной «волей к смерти».

Тамплиерская модель была естественным порождением эпохи, непревзойдённого XII столетия европейской истории. Но Орден с невероятной стремительностью оторвался от своей эпохи и даже не просто обогнал своё время, а вообще вырвался из плена времени и стал воплощённым проявлением вечности, не будучи связан ни с какой эпохой вообще. Да, каждый отдельный храмовник мог быть весьма далёк от святости, но Орден в целом был именно свят в самом точном значении этого слова. Свят, то есть «отделен», экстерриториален — посольство вечности посреди времени. Именно поэтому Орден бессмертен. Орден воплотил в себе нечто не принадлежащее ни одной эпохе и одновременно — принадлежащее любой из них.

В первую очередь именно эта неотмирность позволила Ордену занять столь прочные позиции посреди бушующей эпохи и сделала любую конкуренцию с Орденом весьма затруднительной. Эпохе трудно конкурировать с вечностью, и конкуренция с Орденом была возможна лишь в той степени, в какой он был обременён грузом преходящего, «временного», без чего, конечно, не обходились. А в силу своего «вечного» элемента Орден был просто обречён захватывать вокруг себя все возможные позиции, проникая во все без исключения сферы жизни. Никто не знал места Ордена в мире, у него в земном мире просто не было места. Всепроникающее разрастаясь, Орден невольно стремился подменить собой мир, что в конечном итоге и стало причиной его гибели, потому что отменить мир вообще всё же было не в силах Ордена.

Андрей решил закончить эту мысль потом, а сейчас он просто поражался всесторонности Ордена, в которой понемногу начинало проблёскивать уже нечто зловещее.

Взять хотя бы флот. По множеству косвенных признаков можно судить о том, что Орден Храма имел чрезвычайно мощную эскадру, хотя и нет достаточных документальных свидетельств, позволяющих иметь об этом подробное представление. Сколько у них было судов — неизвестно, но если демпинговые цены со стороны флотоводцев-тамплиеров существенно подрывали дела гильдии марсельских судовладельцев, значит марсельцы столкнулись с конкурентом, обладающим весьма широкими возможностями.

Впрочем, в Марселе тамплиеры могли закрепиться не раньше XIII века, а до этого развивали легендарный порт Ла-Рошель на Атлантике. Порт был защищён стенами, превращавшими его в настоящую крепость, вокруг Ла-Рошели постепенно сложился достаточно плотный пояс тамплиерских командорств, позволявших храмовникам полностью контролировать дороги, которые сюда вели. Десять самых важных дорог тамплиеров заканчивались в Ла-Рошели.

Вопрос о том, почему тамплиеры закрепились именно в Ла-Рошели представляется достаточно праздным. На многих исследователей возбуждающе действует то обстоятельство, что отсюда и в Англию неудобно было плавать, и в пиренейские государства несподручно, а уж в Святую Землю — и совсем глупо, а максимально удобен этот порт был для плавания в Америку. Можно подумать, тамплиеры в XII веке могли выбрать на карте любой портовый город для того, чтобы создать там базу своего флота. Они закрепились именно в Ла-Рошели просто потому, что именно там они получили возможность закрепиться. Как они могли выбирать, где им подарят земли или торговые права? Вряд ли Алиенора Аквитанская, облагодетельствовавшая тамплиеров, засыпала и просыпалась с мыслью об Америке.