Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

— Ах, если бы так, — тяжело вздохнул Князев. — Вторая мировая война на самом деле была вызвана столкновением интересов трёх крупнейших европейских хищников: Великобритании, Германии и Советского Союза. Из трёх этих хищников разве что СССР вёл войну из соображений не материальных — ради распространения своей идеологии, основанной на безбожии. Но, если Германия сражалась с безбожниками, это ещё не значит, что она сражалась ради Бога. На самом деле рассуждения о «битве с большевиками» были для немцев не более, чем политической картой. Со стороны Британии и Германии это была чисто буржуазная война за передел сфер экономического влияния. Вот если бы война на самом деле была такой, как видел её Дегрелль, это, действительно, была бы священная война. И если лично Дегрелль вёл именно такую войну, значит он один из последних рыцарей Европы. Рыцарь молится не фюреру, а Христу. Рыцарю нельзя отдать приказ, который противоречит его убеждениям. Если вождь отдаёт такой приказ, рыцарь автоматически перестаёт считать его вождём. В этом главное отличие рыцаря от солдата. Идеальный солдат должен выполнить любой приказ — слепо и не рассуждая. Буржуазии нужны только такие вояки — способные рвать глотки кому угодно лишь ради того, чтобы слой масла на бутерброде был толще. Французам сказали: «Немцы — враги, из-за них вы живёте хуже». Немцам сказали тоже самое про французов. И они истребляли друг друга, не рассуждая, в двух мировых войнах, доходя при этом до крайних форм национальной ненависти. Средний француз верил, что немец плох уже потому, что он немец, и это вдолбили ему в голову, потому что французская буржуазия хотела отобрать кусок пирога у немецкой буржуазии. Это и есть война за национальные интересы, то есть за интересы торгашей.

— Где-то я это уже слышал, — язвительно улыбнулся Сиверцев. — Да нам же в школе это 10 лет вдалбливали — критика буржуазных войн с позиций ленинизма.

— Рыцарь подрастает, — добродушно усмехнулся Князев. — Подозревает своего командора в скрытом ленинизме. Правильно, Андрюха, и впредь не позволяй вешать себе лапшу на уши. Однако, отвечу. Ленинизм критикует третье сословие — буржуазию с позиций четвёртого сословия — пролетариата. Мы критикуем третье сословие с позиций первого и второго — военной аристократии и духовенства.

— А в чём разница?

— Уже хотя бы в том, что большевизм — за уничтожение третьего сословия и вообще за общество без сословий. Мы — за сохранение сословий, но за подчинение третьего сословия первому и второму, как это и было в традиционном обществе. Мы за то, чтобы общество строилось не на основе буржуазных ценностей, а на основе ценностей, которые выработала военная аристократия. Впрочем, сегодня Орден не борется за преобразование общества и в политической борьбе не участвует.

— В чём тогда смысл нашего Ордена?

— Смыслов несколько. Об этом мы и намерены были говорить, только от темы уклонились. Лирическое отступление началось с того момента, когда я сказал, что Европа сегодня уже не способна породить рыцарско-христианскую конгрегацию, а потому у нашего Ордена нет в Европе командорств. Но в Европе всё ещё есть отдельные люди, которые принадлежат к рыцарскому психотипу. Их-то наш Орден и принимает к себе, помогает им реализовать свой потенциал. В Европе они никогда не найдут друг друга, никогда не смогут объединиться, не смогут познать себя. Рыцарь может быть только рыцарем. Будучи лишённым такой возможности, он обязательно переживёт крах личности. Европу уже не спасти, как не спасти было «Титаник», но можно было спасти отдельных людей с «Титаника», вот мы и спасаем последних рыцарей Европы, которые тонут в либеральном море, даём им место в нашей небольшой, но очень крепкой лодке.

— Ты не слишком мрачно оцениваешь перспективы Европы? Про «Закат Европы» уже сто лет говорят.

— Так вот мы и видим сейчас закат. Красота этого зрелища может заворожить только очень наивных людей. За закатом следует ночь. Грядущий XXI век станет веком исчезновения Европы, как этнокультурной общности. Идут два параллельных процесса. Процесс духовного оскудения Европы, разорвавшей свою внутреннюю связь с христианством, и процесс всё нарастающего преобладания в Европе ислама, этнокультурной общности в духовном плане более сильной, чем убогие остатки Европы. К тому же в Европе рождаемость падает, европейцев всё меньше, а этнических мусульман всё больше — миграция в Европу нарастает, и рождаемость не снижается. Но дело не только в количестве, мусульмане в духовном, идейном плане неизмеримо сильнее, чем безыдейные и бездуховные европейцы. Значит, власть скоро будет принадлежать мусульманам.

— Мы ведь уже говорили об этом — власть, во всяком случае, будет принадлежать людям, которые верят в Бога.

— Да, но в этом верующем мире христианским воинам-монахам места уже не будет. Кого наш Орден не спасёт — те погибнут. Итак, одна из главных задач Ордена — консолидация остатков европейско-христианской героической элиты.

— Христианская героическая элита? Звучит несколько непривычно и, пожалуй, даже шокирующее.

— Ну ещё бы. — подхватил разговор Лоуренс. — Знаешь, кого я цитировал по поводу внутренней войны и проецирования её целей на внешнюю? Барона Юлиуса Эволу, который позиционировал себя в качестве язычника. Отсюда, кажется, не трудно сделать вывод о том, что создание собственной героической элиты — идея чисто языческая, чуждая христианству. На самом деле Эвола — язычник довольно искусственный. В известном смысле его можно назвать интуитивным христианином. Мышление, ментальность, мироощущение представителя старой европейской аристократии полностью основаны на христианских принципах, несмотря на то, что он этого не осознаёт. Он, например, считает, что язычество — солнечная религия, а христианство — лунная, лишённая активного мужского начала. Однако, именно христианство является солнечной мужской религией (Христос — Солнце Правды), а крайние формы язычества (сатанизм) сами себя возводят к традиции лунной и всеми способами опираются на женское начало. Этот тезис можно развить в красивейшую теорию, но нам пока важно уяснить одно: Эвола, как носитель солнечной религиозной традиции, является носителем традиции христианской.

— А почему это важно?

— Мы во многом опираемся на мысли родственные тем, которые высказывал Эвола, а потому очень важно подчеркнуть, что это мысли отнюдь не языческие. Эвола воспевает «мир традиций», почему-то не думая о том, что староевропейская традиция является христианской. Он пытается аппелировать к дохристианскому прошлому Европы, но при этом не учитывает одно крайне важное обстоятельство — далеко не любая дохристианская религия уже обязательно язычество. Наивно полагать, что Авраам был первым монотеистом на земле. Была ведь религия Адама, религия Ноя, являвшая собой чистый монотеизм, правильное богопочитание. И на момент познания Бога Авраамом на земле жил царь-священник Мелхиседек, носитель чистого монотеизма. Этот монотеизм постепенно замутнялся и искажался, трансформируясь в различные языческие культы, но монотеистическая традиция, берущая начало от Адама, никогда не исчезала совершенно, энергетика чистого монотеизма сохранялась порою даже в некоторых наиболее вменяемых языческих культах. Утверждать обратное, значит кощунствовать, поскольку получится, что от Ноя до Авраама человечество Бога не интересовало. С удовольствием написал бы на эту тему диссертацию, но нам сейчас важно следующее. Эвола в своих построениях опирается на традиции, связанные с чистым монотеизмом, правильным Богопочитанием, каковые присутствовали и в дохристианском мире, и вне традиции Авраама, и которые получили максимально полное и адекватное развитие в христианстве.