Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

Иные алкаши, которых ещё вполне можно было вернуть к нормальной жизни, в результате забот молодого талантливого врача превращались в полных инвалидов. Врача ни разу никто не упрекнул, потому что, во-первых, судьба алкашей мало кого волновала, а, во-вторых, никто не усматривал ничего удивительного в том, что люди, добровольно вставшие на путь саморазложения, доходили в конечном итоге до полной невменяемости. Очень многие его пациенты умерли, но Рома умел всё так обставить, что каждый раз он оказывался совершенно ни при чём. А некоторым, весьма немногим, он действительно помог встать на ноги. Это были люди, которых он мог потом использовать с большой для себя выгодой. Грамотный пиар делал своё дело, все вокруг говорили только о невероятных профессиональных удачах молодого талантливого врача. В итоге, врач, лютовавший посреди Москвы похлеще любой эпидемии, постепенно приобрёл славу доктора-чародея, который и мёртвого поставит на ноги.

Заработав репутацию в медицинской среде, Рома вскоре оброс многочисленными и очень полезными связями, что позволило ему расширить свой бизнес. Для начала он подобрал под себя торговлю человеческими органами. Тут и без него многие пытались шустрить, но врачи не имели необходимой для таких дел вооружённой силы, работали с заурядными бандитами, которые по сравнению с чёрными боевиками Ромы, напоминали младенцев. Для начала, по приказу Ромы, разобрали на органы тех самых бандитов, потом перешли на самую в этом случае подходящую категорию граждан — гостей столицы. Приехал какой-нибудь провинциал в Москву и исчез. Московской милиции тут расследовать нечего, Рома ещё с детства помнил: нет трупа — нет убийства. А если родственники без вести пропавшего начинали бить тревогу, так ведь они ни в одном случае не могли доказать даже того, что пропавший доехал до Москвы, а если и доехал, так уж больно она велика, эта Москва.

Потом наладили торговлю младенцами, от которых матери отказывались в роддомах. Тут всё было ещё проще. Ни мать, ни другие родственники такого младенца разыскивать уже не могут, а если он не попадал в детдом, то у детдома тоже не было проблем — лишь бы в документах всё было гладко. Исчезло несколько бумажек и маленького человека уже не существует юридически, а вскоре и физически.

Похищение людей, которых потом разбирали на запчасти, и младенцев из роддомов, которых либо продавали, либо умерщвляли и готовили из них дорогостоящие медицинские препараты, вскоре было поставлено на широкую ногу. Рома стал очень богат. Он мог позволить себе в любом количестве изымать похищенных из бизнеса и совершенно бескорыстно расходовать их для жертвоприношений во время чёрных месс. Рома помнил, что весь его бизнес с фантастическими деньгами и всё возраставшая власть над людьми, это только внешнее оформление его главной жизненной необходимости — причинять людям боль. Людям и Богу, который есть главный источник боли, а избежать боли можно только одним способом — через уподобление Люциферу, то есть, причиняя боль. Есть только один способ жить — отнимая жизнь. Есть только один способ избежать разрушения себя — разрушать других.

Комната была едва освещена пламенем чёрных свечей, изготовленных из жира младенцев. Казалось, даже пламя этих свечей — чёрное. Посредине комнаты стоял красный деревянный стол, больше напоминавший ложе — в рост человека. К столу подошла женщина в чёрном шёлковом плаще до пят с накинутым на голову капюшоном. Небрежным движением она откинула капюшон, надменно подняла голову и через несколько мгновений сбросила плащ, оказавшись совершенно обнажённой. Женщина была молода и очень красива, но любому нормальному мужчине, который хоть раз увидел эту красотку, больше не захотелось бы. От молодой и упругой, изумительно белой кожи, от её восхитительных форм веяло неизъяснимой мерзостью трупного разложения. Трудно было даже понять, почему её красота вызывает такое отвращение, должно быть она источала невидимые флюиды смерти и разрушения. Женщины легла на стол, приняв развратную позу, которая могла вызвать желание разве что у маньяка-некрофила. К ней подошли два помощника жреца в длинных чёрных балахонах. В руки подали чёрные свечи и зажгли их. На живот поставили серебряную чашу. Появился третий помощник жреца с младенцем в руках. Младенец отчаянно плакал. Помощник поднял его над чашей. Тогда к ним подошёл верховный жрец, Роман, в чёрном шёлковом плаще, с длинным кинжалом в руках. Точным выверенным движением он перерезал младенцу горло. Кровь хлынула в чашу. Все собравшиеся в чёрных балахонах одобрительно и радостно загудели. Дождавшись, когда кровь младенца полностью стечёт, трупик унесли — из него изготовят магический прах. Роман взял чашу и первым отхлебнул из неё, а затем пустил по кругу. «Причастившись», сатанисты начали выкрикивать проклятия и грязные ругательства в адрес Христа, постепенно приходя в полное неистовство. Чёрные балахоны полетели на пол. Началось такое непотребство, при описании которого почернела бы даже бумага. Не покраснела бы, нет, почернела бы.

Рома никогда не употреблял наркотиков, лучше других зная, что это путь саморазрушения, а себя, любимого, он разрушать отнюдь не хотел. Воздействие алкоголя на организм он не любил, на его вкус оно было слишком примитивным. Он не курил — не видел в этом смысла. Ни снотворных, ни антидепрессантов он даже не пробовал, предпочитая травить ими других. И вот теперь он капитально подсел на кровь.

Сначала он не придавал ритуальному употреблению крови никакого значения, кроме символического. Исследователь-прагматик, фармацевт-экспериментатор, он прекрасно знал, что кровь млекопитающих, включая человека, не содержит никаких веществ, способных так или иначе воздействовать на психику. К оккультным завываниям на эту тему он всегда относился скептически, и вообще он был скорее материалистом, чем мистиком. Впервые отведав крови, он подумал лишь о том, что её вкус ни на что не похож. Но с третьего приёма он начал чувствовать, что с его психикой происходит что-то необычное.

Внутри него как будто появилось некое содержимое, ему не присущее. Это содержимое поначалу проявляло себя едва заметно, не вызывая ни эйфории, ни дискомфорта. Главное тут было в том, что оно было. И оно не принадлежало ему. Но оно было в нём. Кажется, это было первым ощущением в его жизни, которое его реально взволновало. И это, похоже, было решением той проблемы, которая к тому времени встала перед ним в полный рост.

Дело в том, что душа Ромы никогда ничего не чувствовала. Любить он был неспособен, об этом и говорить нечего, но он и ненависти никогда ни к кому не испытывал. Он не испытывал ненависти к Богу, для него это была лишь крупная фигура, которую надо переиграть. Он не испытывал ненависти к христианам, для него они были не более, чем массой, воздействуя на которую можно порешать проблемы с Богом. Причиняя боль, он чувствовал не столько наслаждение, сколько удовлетворение, как от выполнения поставленной задачи — боль причиняет он, а не ему. Чувство власти никогда не пьянило Рому — власть необходимо было приобретать и наращивать для того, чтобы самому не попасть под власть. Он справлялся с этой задачей и не мог не справляться, потому что был сильнее и умнее всех, кого он знал, а главное — ни к кому не испытывал привязанности и не имел в себе даже намёка на нравственные ограничения. Власть была для него, как мясо в холодильнике на кухне — можно в любой момент взять столько, сколько надо и приготовить любое блюдо, а дальше главное не откусывать больше, чем можешь проглотить, и тогда всегда будешь сыт этой самой властью. Нет проблем с приобретением, нет удовольствия при потреблении.