Альберт-Эмиль Брахфогель - Людовик XIV, или Комедия жизни

Король остался один.

— Неужели судьба наконец улыбнется мне? — прошептал! он. — Неужели эта божественная женщина будет принадлежать мне?..

Между тем герцогиня Орлеанская уже более часа находилась у вдовствующих королев. На ее оживленном, беззаботном лице нельзя было прочесть ни малейшего следа тревоги или волнения. Она весело болтала с обеими дамами и наконец, распростившись с ними и обещав побывать еще раз, по окончании сеанса у Миньяра отправилась в Луврскую галерею. Тут герцогиня отпустила сопровождавших ее дам, приказав им вернуться через два часа, — и через несколько минут Фейльад уже вводил ее в кабинет короля.

Шаг, который решилась сделать герцогиня, был чрезвычайно опасен, и она сознавала всю его важность, но беспомощное положение, в котором она увидела себя со вчерашнего дня, не оставляло ей другого выхода.

Король сидел за письменным столом, увидев Анну, он поспешил ей навстречу.

— Мы чрезвычайно рады видеть вас, герцогиня, и спешим предупредить, что готовы исполнить всякую просьбу, с какой бы вы ни вздумали обратиться к нам.

Людовик взял Анну под руку и повел к креслу.

— Не обращайтесь ко мне с такой добротой, — отвечала Анна, — я прихожу к вам, сир, не как родственница, не как подданная, а как виновная к своему судье!..

Она закрыла свое лицо дрожащими руками и зарыдала.

— Что с вами, герцогиня! — вскричал король, нежно отнимая ее руки. — Какой бы проступок ни тяготил вашу душу, вы должны быть совершенно уверены в нашем снисхождении, потому что вы, Анна, единственная из женщин, к которой мы не можем относиться как король и судья! Успокойтесь, прошу вас!

Может быть, ожидая этого свидания, король и мечтал воспользоваться преимуществами своего положения, чтобы унизить гордость Анны, но теперь при виде ее слез все его самолюбивые планы разлетелись в прах, он чувствовал только, что страстно любит эту прелестную женщину.

— Я глубоко благодарна вам за милостивое расположение ко мне, и тем мучительнее для меня необходимость подвергнуть его тягостному испытанию.

— Анна! — сказал Людовик, приближаясь к герцогине и нежно пожимая ее руку. — Мы так много виноваты перед вами, что чем больше ваш проступок, тем приятнее нам будет простить вас!

Анна с благодарностью взглянула на прекрасное лицо Людовика.

— Чтобы объяснить вам мою вину, сир, я должна вернуться назад и напомнить наше свидание в Сен-Коломбо…

— О, ужасная минута, за которую мы так жестоко наказаны!

— Не стану утруждать ваше внимание рассказом о страданиях, которые я испытывала, начиная с той печальной встречи. Скажу только, что оскорбленная любовь и гордость довели меня до состояния, близкого к помешательству…

Анна остановилась, чтобы перевести дух.

— Я возненавидела того, кого прежде боготворила, и поклялась отомстить за себя!.. Я приняла предложение вашего брата, не питая к нему ни малейшей симпатии, но потому только, что надеялась внушить ему любовь к себе и сделать слепым орудием для исполнения моих преступных замыслов. Я не остановилась даже перед мыслью, что восстанавливаю брата против брата, подданного против короля и…

Герцогиня внезапно умолкла: она была смертельно бледна.

— О! Теперь мне все понятно! Мой брат, безумно влюбленный в вас, простер свое рвение за пределы ваших ожиданий, так что вы, испуганная его преступной решимостью и не имея уже сил остановить его, сочли за лучшее предупредить нас?

— О, нет, нет! Неужто вы думаете, что этого слабого, бесхарактерного человека можно воодушевить на какой-нибудь мужественный поступок? Нет, сир, любовь ко мне родила в нем только одно новое качество — болтливость! Под влиянием винных паров он выдал мои безумные замыслы своему клеврету Лорену — этому демону в человеческом образе…

— И тот принуждает вас, — перебил король, — купить свое молчание ценою…

Глаза короля страшно сверкнули, он, как безумный, вскочил со своего места.

Анна гордо выпрямилась. Лицо ее пылало благородным негодованием.

— Вы жестоко оскорбляете меня, ваше величество! Дочь короля Карла Первого не может унизиться до какого-нибудь Лорена!.. Нет, сир, не раскаяние Магдалины привело меня сюда, а раскаяние в преступных замыслах против вашей священной особы и желание оградить от козней ваших врагов! Вчера, гуляя по парку в Сен-Клу, я случайно уединилась от остального общества. Шевалье Лорен воспользовался этим, чтобы тайно побеседовать со мной. Уверенный, на основании слов герцога в моей ненависти к вам, ослепленный страстью, он признался, что замышляет против вас что-то недоброе, что он совсем не тот, кем кажется, что он обладает неведомым для нас могуществом и все это он положит к моим ногам за мою любовь! Я сдержала свое негодование, даже больше, старалась благосклонно выслушать его дерзкие речи, чтобы лучше выведать преступные планы, средства, которыми он располагает, и предупредить вас, сир! Кроме того, я хотела сказать, что ввиду грозящей вам опасности я забываю мою оскорбленную гордость, самолюбие и протягиваю вам руку с просьбой простить мои заблуждения и принять меня в число ваших преданных друзей!..

Никогда Анна не была еще так прекрасна, как в эту минуту. С глазами, полными слез, с выражением мольбы на лице она была неотразимо прелестна. Король смотрел на нее в немом восхищении. Он прижал свои руки к груди, как бы желая усмирить страшное биение сердца.

— Чудная, несравненная женщина! Значит, эта ненависть, которую вы выказывали, была не более, как средство, чтобы заглушить любовь ко мне?.. О, как дорого я дал бы, чтобы вернуть мою утраченную свободу, чтобы всецело принадлежать тебе, тебе, моя несравненная Анна!..

Король опустился перед ней на колени и страстно прижал к себе. Анна опустила голову и губы их встретились в жарком поцелуе…

— Я полюбила тебя и буду любить, хотя бы это довело меня до погибели!.. — шептала она.

— О, нет, нет, ты будешь счастлива! Я окружу тебя всеми благами, которых может пожелать смертный, только люби меня!.. Без твоей любви ни мое могущество, ни слава не будут иметь никакой цены, никакого значения!..

— За себя я не боюсь, но страшусь, как бы моя любовь не принесла несчастья тебе, мой Людовик! Что, если Терезия и Филипп соединятся для отмщения своих поруганных прав?

— Разве мы не имеем всех средств, чтобы скрыть от них нашу любовь? Мы будем таить ее в глубине наших сердец, и ничей нескромный взор не откроет ее! Ах, какая счастливая мысль! Правда, средство это не совсем благородно, ну да в этом случае мы готовы сказать, вместе с иезуитами «цель оправдывает средства». Мы назначим девицу Лавальер нашей статс-дамой вместо Гранчини и представимся страшно влюбленными в нее. Таким образом, мы проведем самых догадливых шпионов. Пусть все думают, что девица Лавальер — наша возлюбленная, между тем как она будет служить только ширмой для моей любви к тебе, моя несравненная Анна!..