Н. Северин - Авантюристы

Спешить, как другие, чтобы видеть, как король будет спускаться с мраморных ступеней лестницы, в сопровождении блестящей свиты, на крыльцо и как придворные, перед тем как разместиться по экипажам будут увиваться за маркизой Помпадур, ему было неинтересно, — он столько раз видел это!

Весь день над Петербургом собиралась гроза. Грохотал в отдалении гром, сверкала молния, и мрачные, свинцовы тучи висели так низко, что нечем было дышать.

Весь день императрица провела в покоях с завешанными окнами и очень скучала. Те, которыми она была окружена, были ей не по сердцу, а тем, которых ей хотелось бы видеть возле себя, разные помехи не дозволяли явиться к ней, чтобы рассеять терзавшую ее тоску; кто пользовался летним отпуском, кто был на войне, кого злой недуг приковывал к постели, кто был занят государственными делами, а кто околачивался в ином месте, перед другими расточал лесть и уверения в преданности и любви, как бывало раньше перед нею. Накануне прискакали два курьера: один — с театра войны, другой — из Франции, и оба с хорошими вестями; но царице не полегчало на сердце от этих вестей.

Под старость у каждого человека выдаются такие дни, когда все вынесенные в жизни скорби, оскорбления и ужасы, как в фокусе, сливаются в одну точку, чтобы острее и мучительнее терзать воспоминаниями душу. Такой именно день выпал в первых числах июля для императрицы Елизаветы Петровны. При наступлении ночи мрачные представления стали одолевать ее еще сильнее, и под предлогом, что ей нужен отдых, она разделась раньше обыкновенного, легла в постель и отпустила всех своих фрейлин и прислужниц.

Ушла и Марфа Андреевна, пошептавшись с камердинером Василием Ивановичем, который, как всегда, улегся на подстилке за зеркальным шкафом, не снимая платья, чтобы быть готовым каждую минуту вскочить на зов государыни. К нему государыня также привыкла, как к Чарушиной, и не стеснялась думать при нем вслух, а он так хорошо знал ее, что не удивлялся, когда, постонавши и повздыхавши на своей золоченой кровати под белым атласным, расшитым серебром, балдахином, государыня сходила с нее и в туфлях на босу ногу, с распущенной косой, накинув на плечи длинный пудер-мантль, начинала прохаживаться по обширному покою, утонувшему в тенях, которых мягкий свет лампады, горевшей перед образами, разогнать не мог. При этом она разговаривала сама с собой то шепотом, то громко, как человек, который чувствует себя в полнейшем одиночестве. Василий Иванович не принимался в расчет: он, как верный пес всегда будет сочувствовать ее страданиям и, как пес, выражать свое сочувствие только взглядом да ласками. Случалось иногда, в такие минуты, как теперь, что старик вылезет из своего угла, чтобы осторожно приблизиться к кровати, на которой государыня металась в беспомощной тоске, чтобы ласково погладить ее, как больного ребенка. И эта ласка успокаивала ее; рыдания ее смолкали, она засыпала под шопот его незатейливых утешений мирным сном.

Вот какие отношения были у царицы с ее старым камердинером; понятно после этого, что Марфа Андреевна только с ним и позволяла себе говорить вполне откровенно про их общую любимицу, царицу.

Уходя сегодня, она предупредила Василия Ивановича, что раздеваться всю ночь не будет и чтобы он за нею прибежал, если государыня чересчур растоскуется. И он ждал этой минуты, притулившись в своем уголке и прислушиваясь к отрывистым фразам, срывавшимся с уст взволнованной самодержицы.

— Вот мы и Берлин взяли. Каждый день надо ждать, что Фридрих станет молить о пощаде. Как затравленный зверь, мечется, отыскивая союзников… и все понапрасну, никого не найдет. Вот и Франция начинает поддаваться на союз с ними, и партия наших приверженцев против Англии растет не по дням, а по часам, — говорила государыня, прохаживаясь по комнате, тяжело дыша и по временам прерывая свою речь вздохами и продолжительным молчанием. — Все заветные мечты батюшки начинают сбываться. А что от того толка, когда стоит мне только закрыть глаза, чтобы все, для чего пролито столько русской крови, столько вынесено страха и мучительной борьбы, рушилось, как карточный домик от дуновения ветерка? Кому оставлю Россию? Кому? Кому? — повторяла она с возрастающим отчаянием ломая руки.

По ее лицу катились крупные слезы, но она их не замечала и облегчения себе от них не находила. Это были горькие слезы беспомощной старости, сознающей близость смерти и бессилия создать что либо новое, что либо исправить из содеянного по слабости воли, по малодушию. Разве такого преемника должна была она себе подготовить? Ясно прозревала она теперь сердцем то, что раньше не могла охватить умом. Как бы в наказание за невыполненный долг перед отечеством, посылал Господь пред кончиной такое ясновидение.

Елизавета Петровна и раньше не могла равнодушно вспоминать о смерти, а теперь не только не в силах была бороться против этого грешного и постыдного для христианки чувства, но даже не могла скрывать его перед другими. Все знали, что она боится смерти, все. Слово «смерть» при ней не произносится, покойников не проносят мимо ее окон. Принимают меры, чтобы похоронное пение не достигало до ее ушей, и о кончине ее ближайших и преданнейших слуг она узнает уже тогда, когда их давно оплакали, похоронили и печаль по них притупилась.

Малодушие императрицы известно и французскому королю. В последнем его секретном письме к ней она нашла прозрачные намеки на эту ее слабость. Гордость русской императрицы возмутилась, и, чтобы оправдать себя столько же перед ним, сколько и перед собою, она сообщила ему о своих сомнениях насчет избранного ею наследника престола, подтверждая таким образом собственноручно то, что он знал через своих представителей при русском дворе.

И до сих пор нет ответа на это письмо, в котором дочь великого Петра унижалась перед чужеземным монархом до сознания своей беспомощности! Проходит месяц за месяцем, и, кроме официальных депеш через курьеров иностранной коллегии, для нее из Франции ничего нет…

Может быть, и не будет. Не в первый раз заставлял ее Людовик разочаровываться в его расположении к России, и в преданности к той, которую он так любовно и почтительно называл «своей дражайшей и любезнейшей сестрой». А мог бы он, кажется, понять, что если она прибегает к нему за нравственной поддержкой в труднейшую минуту жизни, то лишь потому, что ей больше не у кого искать этой поддержки. Но, может быть, и он, как и все, ничего от нее больше не ждет и заискивает в тех, кому суждено заменить ее? Недаром ей уже намекали на сношения великой княгини с Францией. Подозрения относительно Углова не оправдались, но ведь таких молодых вертопрахов, готовых жизнью пожертвовать, чтобы угодить молодой и красивой принцессе, на Руси найдется много.