Н. Северин - В поисках истины

— А то где же? Здесь. По летам в деревню уезжают, но в этом году запоздали что-то и, говорят, раньше как после Троицы не тронутся. Подолгу они там, в деревне-то, живут, с Пасхи до Рождества, да ведь и то сказать, имение у них — рай земной, уж так устроено, по-царски, можно сказать, — начал распространяться старик, видимо, напав на излюбленную тему. — Один лес чего стоит! Дерево к дереву, ровный, мачтовый лес. Про бахтеринский лес, надо так полагать, что и в столице известно. Да, такрго имения по всей губернии не найтить. Луга заливные, река судоходная, пристань у самого господского сада. Хлеб и возить никуда не надо, с гумна прямо на судно ссыпай. А постройки-то какие! Изрядный хозяин был ваш дяденька, покойный Иван Васильевич, на всю округу этим славился. Как скончался, не у кого стало молодым боярам учиться. Издалека, бывало, к нему за советом ездили, даже из-за Киева. Прямо мастак был поместьем править и благородной души боярин, у кого угодно спросите, всяк вам это скажет.

— Боярышня Магдалина Ивановна тоже хозяйка изрядная, — заметила Грибкова.

— Умственная девица, — подхватил ее муж, — а все же дело ее женское, доколе по налаженной покойником дорожке идут, ну, и хорошо, а если, Боже храни, зацепка какая случится, беда тогда!

— Понятно, какое уж без мужчины в доме хозяйство, — подтвердила его жена.

Отнесись Курлятьев хоть крошечку повнимательнее к своим собеседникам, он понял бы затаенный смысл их слов, уж по одному любопытству, с которым они следили за выражением его лица, переглядываясь между собой и точно поощряя друг друга к дальнейшей болтовне. Но он был слишком поглощен возникавшими в его воображении представлениями, чтоб обращать на это внимание. Целый рой заглохших воспоминаний ожил в его мозгу. Захотелось скорее взглянуть на старый дом и собственными глазами убедиться, все ли там так, как было, когда он оттуда выехал. Захотелось одному, без посторонней помощи, все припомнить и снова пережить давно забытое.

Он объявил, что ему хочется пройтись по городу и чтоб его не ждали к обеду, потому что он, может быть, замешкается, а на предложение хозяина ему сопутствовать, отвечал таким решительным отказом, что тот и не настаивал.

Очутившись один на улице, Курлятьев обрадовался, как школьник, вырвавшийся на свободу. Все его забавляло, и любопытство прохожих, и то, что в первую минуту он не знал, куда ему повернуть — вправо или влево. Но вспомнив, что их сад спускался к реке, он сообразил, что надо перейти базарную площадь, найти берег и уж там искать старое гнездо.

И он нашел его, а когда проник в заросший сорными травами двор и поднялся по каменной лестнице с расшатавшимися ступенями, что вела от крыльца в барские покои, воспоминания такой могучей и ласковой волной нахлынули ему в душу, что он со слезами умиления на глазах останавливался то перед потертым рабочим столиком, у которого сиживали его старшие сестры за рукоделием, то перед их простенькими деревянными кроватками, забытыми на прежнем месте, в горнице с низким потолком на антресолях и с оконцами, выходившими на пустырек, заросший высокой травой и одуванчиками.

Долго простоял он, погруженный в грезы о прошлом, перед клавикордами на тоненьких ножках, вызывая из далекого прошлого грациозный образ двух стройных девушек в белых простеньких платьях, с милыми, кроткими личиками и грустными глазками, которых он называл сестрицами.

Третья сестра являлась ему в другом виде. Он иначе не мог ее себе представить, как, либо резвящейся с ним в саду или в большой зале с хорами, либо обряжающейся к венцу, перед трюмо в спальне матери, празднично разубранной для торжества.

Когда он увидел это трюмо с зеркалом, затянутым, как флером, пылью и паутиной, сцена эта, как живая, всплыла в его памяти.

С меньшей сестрой он особенно был дружен и, невзирая на разницу лет, немного отстал от нее в умственном развитии. Веселая хохотушка и шалунья, она любила с ним резвиться. Он очень о ней скучал и от всей души ненавидел злого старика, похитившего ее из родного гнезда. Даже и в Петербурге, куда его повезли очень скоро после ее отъезда, не мог он вспоминать про нее без слез. Первое время имя ее упоминалось в доме очень часто. Мать с особенным удовольствием рассказывала про богатство, знатность и красоту своей меньшей дочери, графини Паланецкой. Она уверяла, что получает от нее письма, и вначале этому верили, но мало-помалу начали догадываться, что она лжет, и, поняв по двусмысленным улыбкам, с которыми ее слушали, что дальше продолжать мистификацию трудно, она перестала говорить про Клавдию.

Что же касается старших сестер, брат их не сомневался в том, что обе они умерли вскоре после поступления в монастырь. Но когда мать его скончалась и он поехал на родину, чтоб принять доставшееся ему после нее наследство, он там узнал такие подробности об исчезнувших бесследно сестрах, что не мог ими не заинтересоваться и стал разыскивать старожилов из дворовых, которые могли бы навести его на их след. Прежде всего он, разумеется, обратился к дедке Андреичу, которого нашел с внучкой, тоже уже старухой, в хибарке, приткнутой к барскому дому. Он был очень дряхл и давно выжил из ума. От неправдоподобных ужасов, которые он, в бессвязных выражениях, наболтал молодому барину, этот последний весь остальной день опомниться не мог, а ночью грезились ему разбойники, сумасшедшие с обритыми головами и в цепях, пытки, пожары, кровь и стоны. Если даже десятая часть из того, что говорил Андреич, правда, то было бы с чего затосковаться до болезни при мысли о том, каким неистовствам подвергались такие близкие ему люди, как родной отец и сестры. Курлятьев решил, что старик бредит. Однако к Грибкову за пояснениями он не обратился, а в тот же день поехал в Воскресенский монастырь, чтоб помолиться на могиле сестер. Там настоятельница была новая, но старицы, помнившие боярышен Курлятьевых, сознались ему, что действительно девицы те покинули тайком обитель. Соблазнил их нечистый через черничек раскольничьего скита, отреклись они от истинной веры, и отшатнулся от них Господь. С тех пор о них ни слуху ни духу. Погибли, верно, обе во время гонения, воздвигнутого на раскольников вскоре после их исчезновения из монастыря. Все леса тогда в окружности перешарили. Добрались и до того поселка, Чирками звать, что в горах ютился и где так богато вольные люди жили; весь он теперь дотла разрушен. Жгли там и резали христолюбивые воины отступников от истинной веры без малого с неделю, пока ни души не осталось. Многих в реке потопили, многих, заковав в кандалы, повезли в город вместе с добром, найденным в сундуках и скрынях, запрятанных в подвалах и других тайниках.

И оказалось тут несомненным, что чирковцы не только укрывали разбойников, ютившихся в лесах, но также вместе с ними и на кровавый промысел хаживали.