Николай Лузан - Призрак Перл-Харбора. Тайная война

В темноте светлым пятном проступала арка проходного двора, до нее было не больше двадцати метров. Следов засады никто не заметил, и Павел пошел первым, за ним крались Свидерские, а Дервиш прикрывал отход. Всего несколько шагов отделяли их от арки и темневшего за ней сквера, когда Павел, скорее, почувствовал, чем увидел, две тени, метнувшиеся из ниши. Коварный Дулепов загонял их в мешок.

«Засада!» — обожгло его, и он нажал на курок пистолета. Прозвучал выстрел, и обмякшее тело рухнуло под ноги.

На выстрел Павла ответили залпом. Плотный ружейный огонь не давал поднять головы ни ему, ни Дервишу. Западня вот-вот могла захлопнуться. Дервиш не стал медлить и приказал:

— Паша, мы отвлекаем огонь на себя! Аня, Глеб Артемович, попытайтесь прорваться!

— Я пошел! — крикнул Павел, выхватил второй пистолет и, яростно нажимая на курки, ринулся на противника. Справа от него бежал и вел огонь Дервиш. Полицейские сосредоточили на них огонь, и этим воспользовались Свидерские — они смогли вырваться за арку.

Павел, превозмогая боль (пуля зацепила правый бок), свалился под прикрытие ступеней крыльца и крикнул:

— Саныч! Они прорвались! Теперь — мы!

— Даем залп — и вперед! — поддержал Дервиш.

Стреляя с обеих рук, они бросились в новую атаку. Полицейские и жандармы, ошеломленные отчаянным натиском, растерялись. Павлу удалось прорваться к арке проходного двора, за ней темной стеной проступал сквер. Перебежав дорогу, он из последних сил вскарабкался на забор и свалился в кусты. Подняться ему не удалось — сверху навалились двое. Чьи-то цепкие руки вырывали пистолет, чьи-то пальцы клещами сошлись на горле, и в его глазах потемнело. Полицейские скрутили Павлу руки и поволокли к аптеке. Там все было кончено. Из дома выносили раненых и убитых.

Перед подъездом метались разгоряченные боем Дулепов и Сасо. Павла подтащили к ним — крутившийся рядом Ясновский опознал его, и Сасо распорядился отправить в управление. Ротмистр подогнал машину и вместе с Клещовым впихнул в нее Павла. Дулепов с Сасо, раздав последние указания, тоже собрались уезжать, но тут в доме громыхнул один, затем другой взрыв — взорвались гранаты. В следующее мгновение из окна второго этажа выпрыгнул человек, кубарем прокатился по мостовой, отшвырнул в сторону Ясновского, вышвырнул из машины водителя и запрыгнул на сиденье.

Атака оказалась настолько стремительной, что полицейские и жандармы не успели опомниться и прийти в себя. Вслед уносящейся машине запоздало прозвучали выстрелы. Но они уже не могли причинить вреда — «форд» скрылся за поворотом.

Смирнов, последний из оставшихся в живых разведчиков, вырвался из окружения. Вместе с ним сбежал из плена и Павел Ольшевский.

Сталин отложил в сторону ручку и тяжело поднялся из-за стола. Ему так и не удалось сосредоточиться на документах, оставленных Поскребышевым. Недавний звонок Берии, взволнованный и интригующий тон, которым тот сообщил о получении НКВД особо важных разведданных, смешал все мысли. Сталин терялся в догадках: по пустякам в столь ранний час Лаврентий не решился бы его беспокоить. От Лубянки до Ближней дачи езда занимала не более получаса, а он все не появлялся. Возвратившись к столу, Сталин попытался продолжить изучение документов, но так и не смог.

«Что за особо важные данные? Чем они могут обернуться накануне контрудара по фашистам?» — эти мысли не давали ему покоя.

Готовившееся в глубочайшей тайне наступление под Москвой, на которое было поставлено все, в том числе и его имя, должно было разорвать танковые клещи фашистов, смыкавшиеся вокруг столицы, остановить зарвавшегося Гитлера и показать всему миру, что он, Сталин, не сломлен неудачами первых месяцев войны и готов к борьбе. И вот теперь, когда до решающего часа остались считаные дни, «особо, важные разведданные» могли смешать так тщательно отработанные планы.

С чем ехал Берия, Сталину оставалось только гадать. Лаврентий даже по ВЧ-связи опасался сказать — что же такого, сверхважного добыли разведчики? Прошло больше сорока минут после его звонка, а охрана дачи молчала. В Сталине нарастало раздражение, когда, наконец, со двора донесся шум автомобиля. Он отдернул штору и выглянул в окно.

На аллее появился Берия. Широкополое пальто не могло скрыть осанистого брюшка, а шляпа, сбившаяся на затылок, — глубоких залысин. О прежнем Лаврентии напоминали лишь неизменное пенсне и порывистые движения.

«Все мы бессильны перед старостью, — с горечью подумал Сталин. — Какой-то десяток лет назад Лаврентий был настоящим джигитом, а сейчас и на осла не влезет»…

«Когда же это было? — и он напряг память. — Кажется, в двадцать девятом на Рице». До этого Серго Орджоникидзе и Нестор Лакоба не раз говорили ему о молодом и энергичном земляке-чекисте Берии. В тот раз Лаврентий не произвел впечатления. Щуплый, суетливый он напоминал великовозрастного подростка. Пенсне, чудом державшееся на тонком птичьем носу, мешковато сидящие галифе придавали карикатурность всей его фигуре. И тем не менее, Лакоба души в нем не чаял, а Менжинский с Ягодой в один голос говорили: более хваткого и искушенного в закавказских делах чекиста, чем Берия, не найти. Но Киров был категорически против. И тогда в пику ему он назначил Лаврентия на должность заместителя полпреда ГПУ в Закавказской Республике; как оказалось — не ошибся.

Берия быстро освоился с новым и сложным участком работы. Без особого труда подмял под себя председателя Закавказского ГПУ — медлительного, часто заглядывавшего в стакан и неравнодушного к хорошенькой юбке Реденса — и фактически стал ее полновластным хозяином. К концу тридцатого года ликвидировал в Грузии оппозицию из числа сторонников Троцкого, и заткнул глотки оставшимся на свободе дружкам меньшевика Ноя Жордания. После этого Нестор с Серго снова стали подъезжать к нему с предложением назначить Берию вторым секретарем Закавказского крайкома партии. В тот раз он не дал согласия, хотя их мнение и совпадало с его планами осадить самого Лакобу с его абхазцами, враждовавшими с грузинами, и заставить понервничать зарвавшегося первого секретаря Закавказского крайкома Орахелашвили, возомнившего себя удельным князьком.

Честолюбивый, быстрый на решения и обладающий бульдожьей хваткой чекист Берия подходил на эту роль, как никто другой, но он решил выждать и предложил рассмотреть вопрос ближе к пленуму ЦК. Ситуация зависла и обострила борьбу между Лакобой и Орахелашвили; это ему было на руку. Слухи о предстоящем назначении просочились в Тифлис, а потом в Сухум и подлили масла в огонь войны, полыхавшей между ними. Она ослабляла обоих и выводила из себя «отца всех абхазов» — гордеца Нестора, в последнее время ставшего своевольничать и подвергать критике подходы ЦК и его лично к коллективизации на Кавказе.