Виталий Амутных - Русалия

Пока греческие корабли приближались к пристани, у лукоморья в спешном порядке был разбит шатер, грубо и поспешно убранный невесть откуда взявшимися коврами и тканями, от цветистости которых рябило в глазах. С выказываемым внешне недовольством и со сладострастной гордостью в душе Игорь натянул на себя самую нарядную свою рубаху, в которой за золотыми нитями нельзя было разглядеть шелковых, длинные, до щиколотки, широченные штаны, такие же, как рубаха, золотые и узорчатые; навесил на шею и запястья все имевшиеся гривны и браслеты. Поверх золотой рубахи была надета золоченая кольчуга. На бритую голову князь водрузил серебряный шлем, склепанный из четырех треугольных пластин, соединенных резным золотым навершием и золотым ободом, украшенный золотой бармицей и золотой трезубой накладкой надо лбом. К широкому красному поясу, надетому поверх кольчуги, были подвешены боевой нож и меч, на ножнах которых сверкали и перелефть [190] Перелефть — камень халцедон. , и лал [191] Лал — шпинель. , а рукояти киевские хранильники потрудились вырезать столь причудливо, да еще и обвить крученой золотой проволокой, что непонятно было, как и взяться за них.

Русский флот и конница были отведены от берегов бухты на расстояние, способное предоставить грекам успокоенность. Но прежде, чем сойти им на берег, одна из греческих хеландий и ладья Свенельда сошлись бортами на открытом морском пространстве, и стороны обменялись заложниками. Затем величественный дромоний причалил к пристани. Добрая сотня кондаратов [192] Кондарат — копейщик. сбежала на берег и тотчас рассыпалась по нему, ретиво осматривая каждый ракитовый куст, каждую доску пристани, выясняя нет ли где какой-нибудь засады или гибельной уловки. После того, как все пространство вокруг одиноко стоящего шатра, окруженного полусотней русских воинов, было греками изучено, их таксиарх [193] Таксиарх — командир таксиса, сотни, но не из 100, а из 128 воинов. расставил дозорные посты и, высоко вскинув руки, замахал ими, давая знак тем, кто оставался на дромоне.

Тогда по нешироким сходням с чванливого памфилоса стало спускаться и само посольство. Игорь во всем своем торжественном облачении стоял в окружении соратников у входа в шатер и наблюдал за тем, как несколько фигур, до чрезвычайности отличных от окружавшей их охраны, приподнимая руками негнущиеся подолы своих длинных одежд, осторожно ставя открывающиеся при этом ноги в башмаках из цветного сафьяна на ступеньки деревянной лесенки, сходили с корабля. Они были похожи на тех больших птиц с радужным оперением, которых подчас приходилось встречать на кипучих рынках Калаврии, Византии или Хазарии. И сейчас, взирая на приближение посольской процессии, Игорь вновь видел тому подтверждение. Он и сам был сейчас разодет пестрее некуда, и тем не менее его облачение казалось серым веретьем в сопоставлении с блеском нарядов греческих послов. Поверх нижних длинных рубах, от которых на свет выглядывали одни лишь краешки унизанных жемчугом узких рукавов, были надеты другие одежи, мешковатые с широченными рукавами, колом стоящие от богатства отделки из золотых полосок, драгоценных каменьев и жемчугов, сплошь покрывавших их, с четырехугольными вставками на груди — знаком высокого положения. В такую жару таскать на себе всю эту казну казалось просто немыслимо, но священным символом веры того сознания, на которое опиралась Византия, вопреки форменным постулатам, было как раз вещественное довольство, и чему же, как не золоту в таком разе следовало взять на себя авторитет символа. Отчетливо распознавая центр тяжести этой игры, русский князь, как представитель воинского сословия, все же не мог обладать той возвышенностью души и мысли, чтобы осознавать, что и сам он в золоченой кольчуге с разукрашенным мечом у пояса в данных обстоятельствах является лишь отражением взрастающей золотой идеи. Он все улыбался подмеченному им сходству греческих послов с нарядными птицами, и не только вследствие яркости их одежд, но и по тому, как странно они выворачивали ноги при ходьбе, и как по-птичьи круглили глаза и настороженно встряхивали головами.

После обычного в таких случаях несколько избыточно пышного приветствия трое из греческой процессии во главе с магистром Косьмой, первым судьей Царьграда, с которым жизнь уже сводила русского князя (прочих он видел впервые), а от русских — Игорь, Свенельд и Лидульфост из Невогорода вступили под сень шатра, предварительно так же внимательно обследованного прибывшими кондаратами. Прочие, менее важные, представители сторон остались стоять заедино со своей охраной по ту сторону шелково-парчовых стен, подчас подозрительно вскидывая глаза друг на друга.

А в шатре, рассевшись по стольцам, крытым кусками некой дорогой материи, о каковых тоже исхитрился позаботиться какой-то волшебник, шестеро сынов земли приступили к беседе, о которой тот, кто склонен переоценивать значение человека в мировом порядке, назвал бы эпохиальной. А вот Игорь в оную минуту не только не усматривал в ней значительности, но и согласился-то на это собеседование лишь из желания доставить себе в преддверии решительного броска маленькое животворящее удовольствие от лицезрения перепуга до битвы сдающегося врага. Поскольку боевой дух русского воинства был разогрет до точки каления, не могло существовать в этих обстоятельствах ровно никакой силы, способной осадить сокрушительную его волю. Оттого русский князь, прея в своем золотом облачении, лишь с нескрываемой усмешкой щурил глаза, впол-уха слушая напряженную речь магистра Косьмы.

— От многих мне приходилось слышать, — говорил тот, — что ты человек милостивый, что ты чужд столь обыкновенных в наше тяжелое время пороков, мне не раз говорили, что дух твой чист и высок, а слава о твоей справедливости переступила границы Росии [194] Росия — греч. Россия. . Но разве справедливый и милостивый человек может желать крови подобных себе? Разве такой человек не стремится к тому, чтобы жить в мире и любви со своими соседями? Я знаю, что ты богочестивый человек, и хотя пока еще не пришел в лоно церкви христовой, все же страшишься небесного суда, пусть и называя его волею Перуна. Но и Перун, и Род, и Велес — божество твоих землеробов вовсе не столь кровожадны, чтобы наслаждаться убийствами и неправедно пролитой кровью. А кроме того, в русской рати немало истинных христиан, — здесь Косьма вполне явственно бросил взгляд на Свенельда, — а благочестивые христиане знают, что Бог — есть любовь. Значит все-таки немало твоих славных воинов вовсе не хотят оказаться нечестивцами и замарать рук кровью христиан-единоверцев. Да ведь и ты сам сутью своей христианин, так заключи с нами мир, с христианами, и тогда после смерти тебя ждет воскресение, и Божий суд, и воздаяние за праведность. Если же ты не поднимаешь на нас меч из любви к богатству, — ты получишь вожделенные сокровища. Всемилостивейший мой василевс Роман щедрой рукой осыплет и тебя, и всех твоих витязей золотом и поволоками, и пришедшим с тобой пачинокитам достанется немало. Невинные дети и слабые женщины Царьграда говорят сейчас с тобой моими устами, вслушайся в их слова: возрадуйся миру, возлюби согласие, дабы и сам зажил жизнью мирной, бескровной и спокойной, и да будут между росами и греками только мир да любовь на долгие времена.