Галина Серебрякова - Вершины жизни

Энгельс провел рукой по гладким каштановым, без седины, волосам.

С Хэмпстедских холмов ветер донес аромат весенних трав. Там вдалеке была харчевня дядюшки Джека Строу, где так часто в течение нескольких десятилетий бывал Маркс с семьей и друзьями. Энгельс не мог отвести глаз от лица усопшего друга. Белые волосы Маркса были едва различимы на атласной подушке, усыпанной красными тюльпанами, узкие крепкие руки с тонкими удлиненными пальцами, желтые как туберозы, застыли на черном сукне сюртука. Их цвет больше, нежели разрытая могила, говорил о трагизме смерти.

В гроб друга Энгельс положил исполненный на стекло портрет его жены, фотографию дочери Женнихен и старинный пожелтевший дагерротип, на котором был изображен юстиции советник Генрих Маркс. Эти три человека были наиболее дороги Карлу Марксу.

Внезапно пароксизм горя подступил к горлу Энгельса. Наступило молчание, прерываемое чьим-то горестным всхлипыванием. Ленхен и Элеонора громко рыдали. Возле гроба, не отрывая глаз от лица усопшего друга, стоял портной Лесснер, один из самых непоколебимых, надежных соратников и проводников идей Маркса.

Энгельс, переведя дыхание и несколько успокоившись, снова заговорил неожиданно громко и отрывисто. Он перечислил газеты, в которых сотрудничал Маркс, его работу в изгнании, рассказал о создании им Международного Товарищества Рабочих.

— …Маркс был человеком, которого больше всего ненавидели и на которого больше всего клеветали. Правительства — и самодержавные и республиканские — высылали его, буржуа — и консервативные и ультрадемократические — наперебой осыпали его клеветой и проклятиями. Он сметал все это, как паутину, со своего пути, не уделяя этому внимания, отвечая лишь при крайней необходимости. И он умер, почитаемый, любимый, оплакиваемый миллионами революционных соратников во всей Европе и Америке, от сибирских рудников до Калифорнии, и я смело могу сказать: у него могло быть много противников, но вряд ли был хоть один личный враг.

Энгельс наклонился к гробу друга и вдохновенно пророчески предрек, что имя Маркса и его дело переживут века.

Последний взмах заступа над насыпью могилы положил конец напряжению, которое приходит в дом вместе со смертью. И тогда у близких появилось ощущение бездонной пустоты и потерн, от которой леденеют сердца.

Спустились сумерки. Цветы покорно умирали на сырой земле могильной насыпи.

У ограды кладбища стояло несколько карет. В одну из них сели Энгельс, Лесснер и Либкнехт.

— Мало нас осталось, старых ветеранов, совсем мало, — сказал после долгого молчания Фридрих Лесснер. — Раз-два, и обчелся.

— Похороны Мавра были такими, как он бы сам хотел, — тихо отозвался Либкнехт. — Он терпеть не мог помпезности, церемоний, как и вообще никакого проявления внешней популярности.

— Мавр был слишком велик для суетного честолюбия, — помолчав, продолжал Лесснер. — Теперь тебе, Генерал, предстоит много работы. Одному за двоих.

— Ничто и никто не заменит нам его, — заметил Энгельс. — Я всегда играл вторую скрипку и думаю, что делал свое дело довольно сносно, так как у меня была такая великолепная первая скрипка, как Маркс.

Больше никто не произнес ни одного слова.

Энгельс остановил извозчика и сошел у полукруглого сквера на Мейтленд-парк Род. Входная дверь дома стояла незапертой. На вешалке в прихожей все еще висело пальто покойного и в углу сиротливо стоял постоянный спутник последних лет его жизни — черный свернутый дождевой зонт.

Тяжело вздохнув, Энгельс прошел в кабинет Маркса. Там в траурных платьях с широкими плерезами из немнущегося крепа, такого же, как тот, что покрывал гроб, находились дочери Маркса, его зятья и Ленхен, уже вернувшиеся с кладбища. Энгельс грузно опустился на кушетку, возле которой стояло кресло Маркса.

Ленхен впервые за много лет никуда не торопилась, не хлопотала по дому. Лафарг раздувал пламя в камине. Никогда климат английской столицы не казался ему более пронизывающе-сырым, отвратительным.

— Мавр умер преждевременно, в расцвете творческих сил, — сказал он громко.

— Как рано оба они ушли из жизни, — всхлипывая, отозвалась Ленхен. — Проклятая нищета. Если бы не логово на Дин-стрит, не смерть малышей и вечные долги… Да Карл и не мог жить без Женни. Они давно уже стали единым существом и любили друг друга, как лебеди. Смерть одного из них означает гибель для другого.

Снова стало тихо.

Поздней ночью Энгельс вернулся к себе домой. Он нашел некоторое утешение в письмах к соратникам. Они были неразрывно связаны, как и он, с памятью Маркса. Им предстояло сообща нести его учение, создавать и укреплять пролетарские партии. Унынию и отчаянию не было места. Жизнь настоятельно требовала действий. Энгельс знал, что не имеет права на слабость, так как дружба обязывает и требует не одних слов, не только слез, но удвоенной силы и деятельности.

Некоторые труды Маркса, написанные в последние годы, нуждались в окончательном завершении. Два последующих тома «Капитала» были готовы лишь вчерне, а человечество ждало их. Надо было жить. Ради этого Энгельс, во имя дружбы и любви, крепился в часы испытания. Он сообщал о страшной потере, понесенной пролетариатом, друзьям в разные концы земли.

«Старый дружище! — писал Энгельс щеточнику Беккеру в Женеву. — …Самый могучий ум нашей партии перестал мыслить, самое сильное сердце, которое я когда-нибудь знал, перестало биться…

Теперь мы с тобой, пожалуй, последние из старой гвардии времен до 1848 г. Ну что ж, мы останемся на посту. Пули свистят, падают друзья, но нам обоим это не в диковинку. И если кого-нибудь из нас и сразит пуля — пусть так, лишь бы она как следует засела, чтобы не корчиться слишком долго.

Твой старый боевой товарищ

Ф. Энгельс ».

Елена Демут согласилась поселиться в доме Энгельса, чтобы он мог, не тратя сил на бытовые мелочи, целиком отдаться работе.

Разбирая страницы рукописного наследства друга, Энгельс чувствовал себя менее одиноким. Связь его с Марксом как бы но обрывалась. Часто после напряженного труда он подолгу смотрел в пылающее жерло камина, думая о том, что истинно гениальное проверяется временем и отныне люди вечно будут черпать мысли из бездонной сокровищницы ума Маркса, идти за ним, постигая глубинную сущность жизни.

1962

Среди многих том, которые дарит нам щедро современность, есть одна неисчерпаемая, почти непочатая, относящаяся по времени к прошлому, но сохраняющая животрепещущее значение и поныне. Это — воссоздание художественными средствами образов Маркса и Энгельса.

Более столетия на Земле но прекращается борьба за утверждение созданного ими мировоззрения. Идеи их завоевали уже полмира. И нет сомнения, что скоро все человечество приобщится к их учению.