Галина Серебрякова - Вершины жизни

Так пз одной строки появилась сцена романа.

Без помощи многих ученых я не смогла бы работать над своей трилогией. Материалы по Лионскому восстанию дал мне в рукописном виде Е. В. Тарле, с карандашом в руке прочитавший «Юность Маркса» до ее опубликования.

Евгений Викторович Тарле взыскательно наблюдал за моей работой над романом. Он писал мне в одном из писем:

«Прочел я, глубокоуважаемая Галина Осиповна, данный мне оттиск. И продолжение не уступает началу. Буршикозность Маркса и его антураж очень выпукло даны. Усмотрел я, что бедного Стока и др. уже начинают наказывать. Что же с ними будет дальше?! Кстати: плетей не было почти вовсе в Германии, — а орудием были: 1) розги (Rutten), 2) Ochsenzienier (англ. bull’spizzle), т. е. длинный и тонкий ременный хлыст. Когда будет отдельное издание — исправьте. Еще (из мелочей): Маркс подавал свои ученические работы очень разборчиво переписанными, их иначе не приняли бы ни в коем случае, это требовалось как conditio sine qua non. Его почерк в позднейших рукописях ничего общего не имеет с подававшейся учителям перепиской.

Но все это мелочи и пустяки, на которые никто не обратит внимания и не заметит (да и я о них пишу, только чтобы доказать Вам, как внимательно Вас читаю).

Выведете ли Вы Арнольда Руге? Брюзгу, жюльверновского ученого, чудака? (О нем — у Герцена кое-что есть.) Так хотелось бы, чтобы где-нибудь они с Марксом посидели в Kneipe и покурили (Маркс уже тогда любил сигары, а не традиционные трубки).

А когда будете писать о процессе в Париже, — хотелось бы, чтобы именно Ваше тонкое перышко дало бы нам (Вы это умеете в 15 строках делать) суетливого короля тогдашней (начинавшейся) желтой прессы Эмиля Жирардэна (убийцу на дуэли Армона Карреля), которого сторонилась порядочная журналистика, но который преуспевал и не замечал этого. Он очень суетился около процесса, шнырял в зале суда etc. Юркий, извивающийся глист с вороватыми глазками, большая тогдашняя знаменитость. Без него будет неполно…»

Очень много советов и указаний я получила от А. М. Горького. Он исчерпывающе знал историю Европы XIX века.

— Используйте, — говорил он мне, — материалы, имеющиеся в архиве Парижской Национальной библиотеки. К сожалению, те, о которых я говорю, — автор их немец, — сохранились только в одном рукописном экземпляре. Они рассказывают об обычае «вилкома» и «абшида». В Пруссии арестованный в тридцатых — сороковых годах прошлого века неизбежно подвергался телесным наказаниям дважды: когда его водворяли в тюрьму — это и называлось «вилком» (добро пожаловать); затем его пороли, выпуская из тюрьмы, — это и был «абшид».

Я воспользовалась советом Горького, изучила рекомендованные им материалы, и в «Юности Маркса» Иоганн Сток, посаженный в тюрьму, прошел через пытки прусских мест заключения.

Научные работники Института марксизма-ленинизма и Центрального партийного архива — богатейшей сокровищницы, где сосредоточено почти все относящееся к жизни и трудам основоположников научного коммунизма, помогали мне в этой трудной работе. Некоторые из них посвятили всю свою жизнь изучению научных биографий Маркса и Энгельса и знают все подробности их бытия и деятельности.

Я была вынуждена напряженно, упорно учиться, чтобы пройти по тем дорогам мысли и знания, по которым некогда шли Маркс и Энгельс. Всю свою жизнь Маркс был окружен интересными, талантливыми людьми. Он щедро делился с ними огромным богатством своей памяти, мыслей, знаний. Целая плеяда замечательных поэтов: Гейне, Фрейлиграт, Веерт, Гервег — многое взяли от него и подолгу шли с ним рядом. Нельзя обойти их, когда пишешь о Марксе.

Маркс и Энгельс хорошо знали Россию, ее историю, литературу, язык, многих русских людей. Маркс-революционер, каким он был прежде всего, в тон или иной степени соприкасался со всеми наиболее видными деятелями эпохи. Ни кому не внушал он чувства безразличия. Его горячо любили и жестоко ненавидели. Мне помогли понять Маркса не только ого друзья, но и враги.

Ученый, поэт, журналист, юрист, редактор, революционный вождь, постоянно преследуемый, часто оклеветанный, нищий, но всегда несокрушимый, бесстрашный, Маркс неисчерпаем, бессмертен. Это подлинный Прометей, пожертвовавший всем ради одной цели: сделать наибольшее число людей счастливыми на Земле. Что может быть более достойно изучения, нежели сердце такого человека?

Труднее всего было найти звучание речи Маркса и Энгельса, мускул их стиля. И вдруг я услыхала их смех, уловила тембр голоса. Все это открыла мне их поразительная переписка. В ней оживают оба корреспондента, и невольно вспоминаются слова Герцена о том, что на письмах запеклась кровь событий и само прошедшее, как оно было, нетленно. Не знаю, возможно ли создать художественное произведение о Марксе и Энгельсе, не изучив основательно их эпистолярное наследство.

Кроме писем, случайно уцелевший счет кредитора или несколько строк в тетради сказали мне больше, нежели пространное научное исследование. Помню, как встрепенулось сердце, когда я увидела в пожелтевшей записной книжке, где Женни Маркс перечисляла расходы и белье, сданное в стирку, одиннадцатый гениальный тезис о Фейербахе, написанный рукой Маркса:

«Философы лишь различным образом объясняли мир, по дело заключается в том, чтобы изменить его».

Почерк Маркса, сложный, мудрый, таинственный, как письмена на древних камнях, глубоко поразил меня. Подобно графологу, вглядывалась я в крошечные буквы, пытаясь лучше понять черты характера того, кто их писал.

Огромное наслаждение доставляло мне изучение творческой лаборатории Маркса. Он работал, как поэт, вдохновенно, порывисто, не щадя себя, забывая о сне и пище, а затем мог долго бездействовать, лежа на диване с увлекательной приключенческой книгой в руках или оставаясь один на один с сигарой.

Периодически я «заболевала» своей темой. Поглощенность ею бывала так велика, что я видела сны, связанные с той или иной сценой из жизни моих героев, и как бы сама переселялась в XIX век.

Долгое время, работая над «Похищением огня», книгой, в которой Маркс и Энгельс изображаются уже зрелыми людьми, я боролась с собой, преодолевая чувство робости перед ними. Мне стало ясно, что, покуда я буду испытывать подобную нерешительность, мпе не достичь той убедительной легкости письма, без которой нет вообще никакого художественного произведения. Автор не может быть зависим от создаваемых им героев, не должен смотреть на них снизу вверх. Книга разоблачит его боязнь и наполнится тогда ходульными неживыми фигурами. В напряженном труде познания благодаря все возрастающей душевной близости со своими героями и проникновению в тему я постепенно освободилась от скованности и стала увереннее обращаться с материалом. В романе автор — хозяин своего творческого замысла, о ком бы он пи писал. Не нарушая исторической истины, я смелее стала вторгаться в чувствования, раздумья и действия своих персонажей. Это был поворотный момент в работе над книгой «Похищение огня».