Игорь Генералов - В тени славы предков

— Нету твоего Лазуты нигде, — сказал Лапа Зайцу. На воздухе хмель выветрился, и Колот твёрже стоял на ногах, яснее соображал.

— Быть не может, — не поверил Заяц. Колот не мог обманывать. Если он уверенно сказал, что Лазуты нет, значит, так оно и было. Лапа был не из тех, кто, не исполнив обещанного, вернётся с вестями, и Заяц это знал.

Надо было быстрее предупредить соратников. Заяц, едва сдерживая желание пустить коня в намёт, рысил в сторону Подола. Он долго кружил вокруг двора, где они остановились, высматривая засаду, наконец, стукнул в калитку, готовый выхватить меч и отбиваться. Открывшая хозяйка удивилась Зайцу:

— Твоих ко князю увезли, не встретил их тамо?

Первым порывом было вернуться на Гору, но одному против всей Свенельдовой дружины идти — верная смерть. Лазута с кметями либо мертвы, либо в порубе сидят, а его наверняка ищут, дабы до Олега не доехал. «Тикать надо!» — решил Заяц, жадно оглядывая простиравшийся за городом вольный белый окоём с полосой по краю темнеющего припорошённого леса.

Хоронясь больших дорог, зимниками, не заезжая в селения, питаясь сырым, едва подогретым на костре мясом подбитых тетеревов, не снимая вздетой под кожух кольчатой рубахи, Заяц добрался-таки до Овруча. Олег, услышав от оголодавшего, намёрзшегося и спавшего с лица кметя подробный рассказ, не пришёл в ярость, как ожидали и Заяц, и бояре. Сколько мыслей прогнал в голове Олег, обдумывая неотвратимую ссору с братом, — ему одному было известно. Знал, но до конца не хотел верить, что Ярополк впустит в себя чужие наветы против родного брата, с коим с детства раннего жил под одной крышей. Ведь нет у великого князя роднее людей, жены путёвой нет даже! Прозреет Ярополк, но поздно будет, и пусть тогда сердце его будет съедать такая же горечь, как съедает сейчас Олега. Князь, хоть и нелегко было, но заставил себя думать о брате как о мёртвом, иначе не смог бы трезво оценить ни советы бояр, ни даже свои мысли. Всё, хватит! Пропавшее в столице Руси посольство было последней каплей.

— К Владимиру в Новгород надо за помощью слать! — сказал он. С Володькой у Олега, в отличие от старшего брата, были тёплые отношения, да иного и не было: древляне против всей Русской земли не справятся никогда. Тмутороканьскую помощь отвергли сразу — боспорские русы не пойдут против Ярополка, пока он сдерживает печенежскую силу, ибо себе дороже.

— Не дадут Владимир с Добрыней помощи, — сомневался Ратша, — мал слишком Новгород. Нам бы уходить надо туда, а потом и за море податься.

— Я свой народ не брошу, не для бегства от земли, тебя кормящей, князем рождаются! — решительно отверг предложение Олег. — Я лучше с честью смерть приму, чем без чести за морем отсиживаться. А без меня древлян Свенельд всё равно разорит, покажет, что ходил не за моей головой, а дани собирать.

Прав был Олег. Волк с горьким уважением смотрел на князя: эх, быть бы тебе вместо Ярополка! Сейчас не муж ещё, первым пухом подбородок обнесло, а уважением пользуется среди дружины и древлян неложным. Святослав тоже рос вместе с битвами, закончив великим сражением под Доростолом, по сравнению с нынешним мелким внутренним разладом, казавшимся приукрашенно легендарным, вышедшим из уст гусляра-сказителя. И он, Ратша, был человеком того, ещё не ставшего далёким великого времени. Выжившему в тяжелейшем противостоянии с ромеями, ему теперь предстояло умереть в древлянской глуши в битве с бывшим соратником. Пусть свершится воля Рода, он готов сложить голову за сына Святославова.

— К Володьке пусть Хвост едет, — решил Олег, — ты здесь мне нужен, воевода, а послать мне более некого.

Волк внимательно всмотрелся в лицо князя. Ведь оба понимали, что Ивор вряд ли успеет вернуться до прихода Ярополковых ратей — до распутицы оставалось недолго. Разве что зима задержится либо чудом помрёт Свенельд. Намеренно или нет, Олег спасал Ратше сына. «Почему Ярополк родился первым?» — Волк отвернулся, чтобы не выдать навернувшуюся некстати слезу от наполнившей сердце теплоты к князю. Сейчас он был готов без доспехов, в одиночку, встать против всего русского войска, чтобы доказать свою благодарность и верность Олегу.

Прошла посевная. Соседская ребятня охраняла до всхода зерно, дабы птицы не поклевали. Платы ни они, ни родители не брали — в веси все друзья либо родичи. Сына Пестряя отдал в Древичи в подмастерья к кровельщику — научится, там, глядишь, дальше по плотницкому ремеслу пойдёт. Два года, прошедшие после того похода к вятичам, были спокойны и с прибытком от княжеской службы, на которую подзывал иногда Блуд. В основном послов сопроводить, на полюдье сходить, проводить куда-либо важных гостей торговых.

Ещё одна беда-обуза свалилась с Колотовых плеч: загулявшую после насилия над ней печенегов Милаву — вдову брата Отени, убитого при печенежском набеге на Киев, выдали замуж за бобыля в большом селе под Вышгородом. Сначала не могли нарадоваться Милаве: раньше часто приходила домой ночью, а то и вовсе под утро, хмельная, растрёпанная. Зимава её и вовсе из рода выгнать хотела, да Колот не давал. Теперь же, когда приезжала в гости, была всегда прибранная; осунувшееся лицо округлилось; отощавшее тело снова налилось соком. Потом оказалось, что муж её новый — буян и самодур, потому и жил по сию пору один. Остыл к новой жене да начал колотить её смертным боем. Услада просила Лапу поговорить с Некрутом — так его звали, Колот отказывался, в другом роду, мол, Милава уже. В разгар прошлой осени Услада, навещавшая бывшую родственницу, вернулась вечером того же дня, что и уехала. Колот, почуяв неладное, подробно расспросил жену. Оказалось, Некрут избил в очередной раз Милаву, да так, что один глаз вытек, а нутро было настолько отбито, что местная ворожея Вербана забрала её к себе выхаживать. Некрут запил, а Услада не сдержалась, наговорив ему жёстких, обидных для мужика слов, потом едва спаслась: Некрут бросился на неё, но хмельные ноги подвели, и он споткнулся на крыльце, распластавшись во весь рост. Выпустил было пса, но проходивший мимо селянин спас Усладу.

— Там пёс с медведя размером, задрал бы насмерть! — закончила рассказ жена.

Колот, наливавшийся во время повести Услады злостью, стукнул со всей силы по стене покоя — бревно гулко отозвалось на удар.

— Я поеду к нему!

Слышавшая всё мать Зимава, к старости ставшая излишне любопытной, попыталась отговорить:

— Нечего в чужую семью лезть!

— На хер! — взревел Колот. — Это как-никак вдова брата моего покойного! Лучше я съезжу, не то Павша прознает да вовсе убьёт его. Некрут гад, но за ним род сильный, среди коих русы именитые есть. Мести нам не надо от них!

Взяв с собой на всякий случай меч, выводя коня, Колот окинул глазом окоём, прикидывая, когда солнце совсем закатится, рассчитал, что час доехать до темноты у него есть, а как в потёмках будет возвращаться обратно, волновало сейчас меньше всего. Иногда пуская коня в намёт, Лапа поспел к началу сумерек. Бывший один раз на свадьбе, Колот нашёл двор Некрута довольно быстро. Привязав к огороже коня, стучаться в калитку не стал, ударом ноги вышибив её вместе с подпятниками. Огромный пёс, могущий запросто задушить матёрого волка и которого забыли привязать, с лаем бросился на него. Колот одним замахом меча развалил его пополам. Некрут, услышав во дворе какую-то замятню [89] Замятня — беспорядок, паника, мятеж, усобица и проч. , вылез из клети и поспешно залез обратно, затворив за собой дверь. Лапа поспешно бросился к двери, опасаясь, что Некрут запер её за собой. Резко рванув за рукоять, Колот успел увернуться от острия рогатины, нацеленного в грудь. Некрут на то и рассчитывал, что Лапа рванёт за ним, и приготовил ловушку, не задвинув засова. Только наученное многолетними боями тело, научившееся мыслить в схватках быстрее головы, спасло Колоту жизнь. Он вырвал древко из рук смутьяна, запихнул его в темноту избы, ибо с соседних дворов начали выглядывать любопытные. Колот швырял его по клети, едва сдерживаясь, чтобы не разбить о стену, будто глиняный горшок, дурную Некрутову голову. Замаявшись, склонился над окровавленным и обмочившимся Некрутом: