Чарльз Диккенс - Повесть о двух городах (пер. Бекетова)

— Я знаю, я-то знаю! — беззаботно подхватил мистер Картон. — Ну, не кипятитесь, мистер Лорри. Вы такой же, как и все остальные, не хуже, в этом я уверен, даже лучше многих других.

— А я, сэр, — продолжал мистер Лорри, не обращая внимания на его слова, — я, право, не знаю, какое вам до этого дело. Вы меня извините, тем более что я гораздо старше вас и, кажется, имею право выражать свое мнение… но я решительно нахожу, что это не ваше дело.

— Еще бы! Господь с вами, конечно! Вообще никакого дела у меня во всем свете нет, — сказал мистер Картон.

— Весьма сожалею об этом, сэр…

— Вот и я тоже сожалею.

— …потому что, — продолжал мистер Лорри, — будь у вас настоящее, собственное дело, вы бы им и занимались.

— Э, бог с вами, нет! Все равно не занимался бы, — сказал мистер Картон.

— Что же, сэр! — воскликнул мистер Лорри, окончательно выведенный из себя его беспечным тоном. — Дела, деловые занятия — очень хорошая и очень почтенная вещь. И если случается, сэр, что деловые соображения налагают на человека некоторую узду, понуждая его к сдержанности и молчанию, наверное, мистер Дарней, как молодой и благородный джентльмен, сумеет по достоинству оценить такое обстоятельство. Мистер Дарней, доброй ночи, Господь с вами, сэр! Надеюсь, что Бог для того сохранил вам сегодня жизнь, чтобы вы ее прожили счастливо и благополучно. Эй, носилки!

Досадуя на юриста, а может быть, и на себя самого, мистер Лорри поспешно залез в носилки, и его понесли к Тельсонову банку. Картон, от которого пахло портвейном, да и на вид он казался не совсем трезвым, рассмеялся и обратился к Дарнею:

— Удивительно, как это судьба столкнула нас с вами. Вам, должно быть, страшно очутиться сегодня на уличной мостовой наедине с вашим двойником?

— Я все еще не могу опомниться, — отвечал Чарльз Дарней, — и уверить себя в том, что действительно существую в этом мире.

— И неудивительно; давно ли вы были на пути к совсем иному миру? Вы и говорите чуть слышно, точно умирающий.

— Я начинаю думать, что в самом деле я ослабел.

— Так какого же черта вы не обедаете? Вот я так успел пообедать… воспользовался тем временем, когда эти болваны обсуждали вопрос, жить ли вам в этом мире или отправляться в другой… Пойдемте, я вам покажу ближайший трактир, где можно хорошо поесть.

Он взял его под руку и повел по Людгет-Хилл на Флит-стрит, а там, войдя в крытые ворота, повернул в харчевню. Им отвели особую каморку, и Чарльз Дарней вскоре принялся подкреплять свои силы простыми, но хорошими яствами и добрым вином. Картон уселся против него за тем же столом, запасшись своей особой бутылкой портвейна и не расставаясь со своей странной, довольно нахальной манерой.

— Ну что, мистер Дарней, чувствуете вы, что снова заняли свое место в нашей части света?

— Касательно времени и места у меня в голове страшная путаница, а по части остального, кажется, начинаю понимать что следует.

— Какое это, должно быть, отрадное чувство!

Картон произнес эти слова с горечью и снова налил себе полный стакан. Он пил из стакана большого размера.

— Что до меня, я более всего на свете желал бы позабыть, что принадлежу к этому миру. Для меня ничего в нем нет хорошего, за исключением вот такого вина… я ни для чего не гожусь… Так что в этом отношении мы с вами несходны… Да и вообще, если хорошенько пораздумать, между нами во всех отношениях очень мало сходства.

Ошеломленный волнениями этого дня, Чарльз Дарней как сквозь сон сознавал себя в обществе своего грубого двойника и решительно не знал, что отвечать на такие речи; в конце концов он просто промолчал.

— Ну, теперь вы кончили обедать, — сказал Картон, — что же вы не провозглашаете никакого тоста? Почему вы не пьете ни за чье здоровье, мистер Дарней?

— Какой тост?.. Чье здоровье?..

— Да ведь оно у вас на языке вертится… По крайней мере должно бы вертеться… Да наверное, так и есть; я готов поклясться, что так!

— Ну, так… здоровье мисс Манетт!

— То-то же и есть; за здоровье мисс Манетт!

Глядя прямо в лицо собеседнику, покуда тот выпивал рюмку, Картон швырнул свой стакан через плечо в стену и разбил его вдребезги, потом позвонил и приказал подать себе другой.

— А ведь хорошо, должно быть, в сумерки провожать-такую молоденькую барышню до кареты, мистер Дарней? — сказал он, наполняя новый стакан.

Тот слегка нахмурился и отрывисто произнес:

— Да!

— Хорошо и то, когда такая молоденькая барышня пожалеет тебя, да еще поплаяет о тебе… Желал бы я знать, что при этом чувствует человек? Стоит ли подвергаться уголовному суду и рисковать жизнью, чтобы стать предметом такого сочувствия и удостоиться такой жалости… а, мистер Дарней?

Дарней опять промолчал.

— Как она обрадовалась, когда я передал ей ваше поручение! Впрочем, она ничем не обнаруживала своей радости; только я и сам догадался.

Этот намек вовремя напомнил Дарнею, что его неприятный собеседник по собственной доброй воле оказал ему сегодня существенную услугу во время суда. Дарней тотчас свернул разговор на эту тему и выразил ему свою благодарность.

— Не нужно мне благодарности, да и не за что благодарить, — возразил Картон беспечно. — Во-первых, то, что я сделал, был сущий пустяк, а во-вторых, я сам не знаю, зачем я это сделал… Слушайте, мистер Дарней, позвольте задать вам вопрос.

— Сделайте одолжение, я рад хоть чем-нибудь отплатить вам за добрую услугу.

— Не думаете ли вы, что я к вам чувствую особое расположение?

— Извините, мистер Картон, — сказал Дарней, не на шутку смущаясь, — я еще и самому себе не задавал такого вопроса.

— А вот я теперь спрашиваю вас об этом.

— Ваши действия как будто намекали на такое особое расположение… но не думаю, чтобы вы его чувствовали.

— И я тоже не думаю, чтобы чувствовал, — сказал Картон, — зато я начинаю думать, что вы чрезвычайно догадливы.

— Тем не менее, — продолжал Дарней, вставая и протягивая руку к звонку, — надеюсь, что это не помешает мне заплатить по счету и расстаться с вами без взаимного неудовольствия.

Картон отвечал:

— О, конечно!

И Дарней позвонил.

— Вы как намерены рассчитаться, мой счет тоже берете на себя? — спросил Картон.

Дарней ответил утвердительно.

— В таком случае, человек, принеси мне другую пинту этого самого вина и приди разбудить меня ровно в десять часов.

Заплатив по счету, Чарльз Дарней встал и пожелал ему спокойной ночи. Картон также встал, не отвечая на пожелание, и, глядя на него не то с вызывающим видом, не то с угрозой, сказал:

— Еще одно слово, мистер Дарней; вы думаете, что я пьян?

— Я думаю, что вы… пили, мистер Картон.

— Чего тут думать, вы знаете, что я пил.

— Раз вы сами этого хотите… да, я это знаю.