Н. Северин - Перед разгромом

Собеседница Аратова поднялась с места, и, думая, что ей хочется пройтись по парку, чтобы полюбоваться иллюминацией, он поспешил предложить ей руку. Но он ошибся в своем предположении: она пошла к выходу из сада.

— Спешу домой. Дети без меня спать не лягут… к разлуке со мною они не привыкли, и я, наверное, найду революцию в моем маленьком царстве, — шутливо заявила она с плохо скрываемым волнением, пробираясь со своим кавалером по хорошо знакомым ей тропинкам. — Люди мои дожидаются у калитки, и вы окажете мне большую услугу, если доведете меня до кареты, — продолжала она, боясь быть узнанной и задержанной. — Никого не желаю я беспокоить. Король занят своей ролью. Если самой не до веселья, то ведь это еще не причина мешать другим веселиться, не правда ли? — добавила она, вскидывая на спутника взгляд, в котором улыбка, не покидавшая ее губ, отражалась далеко не радостным блеском.

Но эта улыбка казалась ему очаровательной, и ему было грустно расставаться с этой женщиной. Казалось, что когда она уедет, он будет еще более одинок в шумной блестящей толпе. Вдруг как-то сблизился он с нею, понял ее душу, ее страдания и мучительные усилия скрыть их под видом спокойного равнодушия. Ему хотелось крепко пожать маленькую нежную ручку, слегка опиравшуюся на его руку, и сказать: «Не притворяйтесь со мною, не сдерживайте слез! Я вам — не чужой! Я тоже несчастлив, не могу себе найти ни покоя, ни утешения, моя жизнь тоже кончилась, и впереди у меня ничего нет. Я вас понимаю, сочувствую вам, и мне было легче видеть вас плачущей, чем смеющейся».

Но Аратов ничего подобного не сказал ей, и она уехала, не догадавшись, какого рода чувства пробудила она в его сердце случайным вниманием и разговором.

Чтобы дольше оставаться под ее обаянием, Дмитрий Степанович долго бродил по аллеям парка, удаленным от тех мест, где беспечная толпа предавалась веселью. Его не тянуло туда, к раскрашенным гримасницам, на которых Станислав Август променял чудную женщину, любившую его без ума. Не переставая размышлять о покинутой Ариадне, с достоинством переносившей измену своего соблазнителя, он спрашивал себя: как повернулась бы его судьба, если бы он встретил ее раньше и добился ее любви? Без сомнения, его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Она заставила бы его полюбить добродетель, пробудила бы в нем угасшую веру в Бога, во все, чему ему теперь так хотелось бы верить! Он нашел бы в ней то, что Елена, невзирая на свою чистоту и непорочность и желание быть ему хорошей женой, не могла, не сумела ему дать.

Сопоставление этих двух женщин смутило его своей неожиданностью. С ним делается что-то неладное, он как будто утрачивает способность управлять своими мыслями и чувствами и от всяких пустяков теряет не только душевное равновесие, но и находчивость, которой всегда отличался. Он не может до сих пор оправиться от разочарования в короле, который оказался эгоистичнее и трусливее, чем он воображал, и вместо того чтобы изыскивать другой какой-нибудь способ выпутаться из затруднительного положения, он забавляется бессмысленными представлениями, вытаскивает из могил мертвецов и разыгрывает с ними любовные комедии, такие же нелепые и неестественные, как те, что разыгрываются теперь в двух шагах от него, на разукрашенной цветами сцене летнего театра.

Черт знает, что такое! Елену он похоронил, а морганатическая супруга Станислава Августа сама себя похоронила, и никогда ей больше не воскреснуть ни для какого земного чувства. Стоит ли думать о том, что было, если бы он встретился с нею раньше, когда она была еще жива?

Аратов так долго прохаживался по отдаленным аллеям парка, что наконец в изнеможении опустился на старый пень. Какое-то странное оцепенение начало постепенно овладевать им. По парку раздавались звуки музыки, между листьями сверкали огоньки иллюминации, сюда долетали смех и громкий говор, он но ничего этого не слышал и не видел. Он видел себя в бедной деревенской церкви перед образом Спасителя с потемневшим ликом. Кругом было темно, и с трудом можно было различить царские врата и старичка-священника перед ними. Толпа молящихся крестьян из уважения к незнакомому барину теснилась в углах. Шла всенощная. Вдруг лик Спасителя оживился от приблизившейся к нему нежной белой ручки с зажженной свечкой, которую старательно прикрепляли к поставцу тонкие дрожащие пальчики, и на темном фоне вырезался профиль нежного женского личика с опущенными на розовые щечки золотистыми ресницами. Обрамленное вьющимися кудрями лицо дышало такой неземной красотой, что казалось видением из другого мира. Очарованный он не спускал с него взора, и смущенная этим пристальным взглядом девушка в простеньком платье, привлекшая его внимание, торопливо перекрестилась, а затем, потупившись, прошла к клиросу, где стояла старая женщина, возле которой она и оставалась неподвижно до конца службы.

Недели через три он в этой же самой церкви венчался с нею. Как она была хороша! Да и позже, когда она приводила его в ярость своим отвращением к нему, когда ему хотелось убить ее за это отвращение, он не мог налюбоваться ею. Да, да, такой красавицы он не встречал и никогда не встретит. Юльянию он любит и находит ее хорошенькой тогда только, когда ему удается забыть Елену. Как смешно ему слышать разговоры короля с его приближенными о варшавских красавицах! Сколько раз хотелось ему их дифирамбы Юлии Потоцкой, Изабелле Любомирской, Масальской и прочим прервать замечанием, что один взгляд на его жену охладил бы их восторг.

Видение скрылось. Аратов поднял голову и увидал огни иллюминации в соседних аллеях, услышал музыку и гул голосов. Он вышел на разукрашенную гирляндами площадку перед летним театром, из которого выходила публика.

Интермедия кончилась. За нею по программе следовали живые картины на импровизированной сцене у фонтана. Часть публики спешила туда, чтобы занять места, в то время как другие оставались перед театром, чтобы взглянуть на короля. Последний был так интересен в костюме аркадского пастуха, в котором по просьбе дам обещал остаться до конца вечера!

Аратов присоединился к группе придворных, весело болтавших о представлении, о том, как его величество прекрасно справился со своей ролью и как ему идет костюм Париса.

— Его величество окончательно затмил Венеру.

— Да, сегодня княжна Сапега не в авантаже.

— Во всех отношениях.

— Вот он! — возвестил чей-то голос, и все взоры устремились на театр, из которого выходил король в розовом с голубым костюме буколического пастушка, с посохом, увитым цветами, и с гирляндой из роз на напудренном парике, помолодевший, веселый, жизнерадостный и такой красивый, что он не казался даже особенно смешным.