Наталья Павлищева - Хозяйка Блистательной Порты

И Сулейман понимал, что это не пустые слова, а настоящее отчаянье. Но и ему фальшивить не приходилось, любил – искренне, верно, всю оставшуюся жизнь, не только ее, но и свою…

Разве могли все красавицы мира, вместе взятые, победить Любовь? Нет.

Повелитель вернулся иным, что-то в нем неуловимо изменилось, это замечали все, кроме человека, который находился к нему ближе других и постоянно, – Ибрагима-паши. Да, Ибрагим был даже ближе, чем Хуррем. Та сидела с детьми дома и только отправляла любовные письма, а визирь рядом, как и раньше, как долгие годы, посоветует, подскажет, объяснит…

Ибрагим-паша не видел (или не желал видеть?), что Сулейман давным-давно все решает сам, если и нуждается в долгих беседах с ним, то только по привычке или потому, что, обсуждая что-то с другим, легче объяснить все самому себе. Вот этого давний друг султана не замечал, все казалось, если Сулейман обсуждает, значит, советуется, больше того – выполняет данные ему разумным визирем советы. Да, у любого самого никчемного правителя может быть умный визирь, который, собственно, и управляет империей. Сулейман правитель разумный, тем умней у него визирь. Понимание, что он – умный визирь у умного правителя, добавляло Ибрагиму уважения к себе, повышало его самомнение.

Если бы нашелся человек, который смог указать на его ошибку… Но ни отца, ни брата рядом уже не было, Ибрагим не простил им ни Мухсине, ни критики собственного поведения. Попытка брата советовать не брать на себя слишком много и не возноситься выше собственной головы привела к тому, что их пути разошлись, Ибрагим не слишком жаловал критику, действительно считая себя выше остальных.

У него были на то основания: кто еще из рабов сумел не просто так высоко подняться, но стать вторым «я» правителя мощнейшего государства? Но Ибрагима убеждало в собственной значимости не то, что он стал советчиком Сулеймана, а то, к чему эти советы приводили, какие давали результаты.

Разве не визирь советовал построить новый, более мощный флот и использовать способности и знания Пири-Реиса? Да, это Ибрагим вовремя заметил картографа, привлек его на службу. И карту Педру Рейнела, позволяющую читать розу ветров Средиземного моря, как свою ладонь, тоже он раздобыл. Много заплатил продажному португальцу, собственную голову подставил тогда венецианцам, которые могли предать, но рискнул. Зато теперь привлеченный им же пират Барбаросса (пусть другие зовут его адмиралом) мог учитывать то, как хозяйничают злые ветры у африканского побережья, а ветры там сильные и способны натворить бед…

Разве не он осознал важность владений на побережье Красного моря и соединения этого моря с Нилом?

Ибрагим мог бы многое, очень многое поставить себе в заслугу, что и делал, все больше убеждаясь (или убеждая сам себя), что без него, Ибрагима-паргалы, султан Сулейман не только не был бы Тенью Аллаха на Земле, но и сам обладал какой-то тенью. День за днем, шаг за шагом утверждаясь в собственной власти над огромной империей и над самим султаном, Ибрагим все больше терял чувство реальности. Казалось, не он при Сулеймане, а Сулейман при нем.

Потере чувства реальности очень способствовали иностранные купцы и послы, умница Ибрагим перестал замечать, что они-то поют осанну ради собственной выгоды, а не ради дела. Лесть, особенно тонкую и умную, уловить трудней всего, а если она изо дня в день, из года в год льется в уши, подтверждается богатыми дарами, поклонением, просьбами о помощи, заверениями во всемогуществе?.. Ибрагим-паша живой человек, весьма амбициозный, с огромным самомнением. Для такой самоуверенности основания были; когда Гритти напоминал Ибрагиму-паше, что султаны не держат визирей подолгу и участь свергнутых может быть незавидной, тот только смеялся в ответ:

– Этот турок дал слово, что не сбросит меня без повода, а он свое слово держит. К тому же я нужен султану, куда он без меня денется, небось даже не вспомнит, что делать в течение дня должен.

Хитрый и осторожный Аловизо Гритти был испуган не на шутку, потому, когда султан отправил его в Венгрию – четко определить границы османских завоеваний, а также выплачиваемой подати, – немедленно согласился. К тому же такое поручение сулило огромные возможности пополнить собственный карман. Отбывая в Венгрию, Гритти осторожно советовал Ибрагиму-паше быть осмотрительней и действовать, находясь в тени султана, а не перед ним или вместо него.

Послушай Ибрагим-паша венецианца, все могло сложиться иначе. Но и сам Гритти тоже не стал образцом осмотрительности.

Король Фердинанд снова прислал послов с предложением мира. На сей раз Сулейман решил принять их с почестями сам и не прогадал. Не было ни надменных немцев, ни речей свысока, напротив, то, что услышал Сулейман, привело его в восторг: посол передал символические ключи от Граца, взять который Сулейман во время похода даже не пытался (безопасно отдавать ключи, прекрасно зная, что получающий их находится за тысячи километров и в город не пойдет), и просил… называть его сыном! Сулейману понадобилась немалая выдержка, чтобы сохранить внешнее спокойствие, пока он выслушивал заверение посланника, сделанное от имени его короля, что Фердинанд просто не догадывался, что Венгрия принадлежит туркам и что султан желает ею владеть. В качестве названого сына Фердинанд просил признать его королем Северной Венгрии (которой и без того владел) и не журить за то, что не принял «папашу» с почестями, когда тот пребывал в Штирии.

Сулейман сумел сдержаться и клятвенно обещал «сыну» мир не на семь и даже не на сотню лет, а на все время, пока сам Фердинанд его соблюдает.

Может, послы и скрипели зубами, выслушивая насмешливый ответ «папаши» их короля, но виду не подали. Компенсацией послужили богатые подарки, которыми их одарил султан.

Фердинанд и Карл могли надеяться, что в ближайшие годы замиренный «отец» в новый вояж по австрийским землям не отправится, султан Сулейман данное слово держал.

Это развязывало Карлу руки на юге в море, а еще против Франциска, который хоть и женился на Элеоноре, но не чувствовал себя обязанным ни супруге, ни ее брату, напротив, искал повод, чтобы избавиться от обоих. Несчастная Элеонора рыдала в подушку, проклинала любовниц мужа и молилась. Не помогало ничего, неверный Франциск словно нарочно доставлял ей как можно больше неприятностей, чтобы поскорей снова стать вдовцом.

В Стамбул прибыл еще один посланник – от императора Карла Габсбурга, который забыл о своих насмешках по поводу Лилии и Полумесяца, приехал Корнелиус Дуплициус де Шеппере. Плотный молодой человек с крепкой головой на крепкой шее, довольно мясистым носом и пухлыми губами просто излучал уверенность и доброжелательность.