Наталья Иртенина - Шапка Мономаха

– Не на пустое, – возразил книжник, отставив корчажец с соком вишневого дерева. – Не напрасно Мономах носит свое имя. И не с братьями он борется. У Единоборца лишь один достойный враг – он сам. О такой вражде Господь говорит: побеждающему дам место сесть с Собою. А Руси еще заслужить надобно великого князя – не по званию лишь великого, а по делам.

Янь Вышатич кивал, сомлев у внезапно ожившей печи. Монах-истопник в подклете подкинул дров и печка дохнула жаром. Старик смежил веки, тихо всхрапнул.

Нестор, прислушавшись к тщетному злобствованью вьюги за окном, вернулся к своим чернилам. Мирно было на душе и мечталось, чтобы так же разбивались о неколебимые стены Руси все грядущие бури и вихри. Но он знал, что этого не будет. Разве что на краткие по меркам веков мгновенья будут посылаемы ей затишья. Ибо надобно, чтобы Русь возрастала в терпении. Чтобы навсегда в памяти русской оставались князья, воюющие за людей своих и за землю отчую, за народ новый – христианский. Чтобы в лихие годы имена их были как ратная хоругвь, а в мирные дни вспоминались ласковые князья, от которых во все концы земли летел клич: кто друг мне, тот приходи веселиться со мной и со всей Русью…

– Весело тебе, Нестор? – спросил Янь Вышатич, очнувшись от дремы и увидев улыбку на лице инока.

– Радостно, боярин. Кого так любит Бог, как нас возлюбил? Кого так почтил, как нас прославил и превознес?..

И впрямь – никого.

Великий князь киевский Святополк Изяславич упокоился от трудов, праведных и неправедных, в 1113 г. Сразу после его смерти в Киеве вспыхнул бунт горожан против тысяцкого Путяты Вышатича и ростовщиков-лихоимцев. Успокаивать волну грабежей и погромов пришлось Владимиру Всеволодичу Мономаху. Киевские бояре и духовенство, опасаясь усиления мятежа, призвали князя без промедления занять «златой стол» Киева. Так что свое великое княжение Мономах должен был начать с «социальной реформы» – ограничить ростовщичество, смягчить некоторые законы.

Шестидесятилетнего князя, терпеливо дожидавшегося два десятка лет своей очереди на великий стол, киевляне встретили «с великой честью», по словам «Повести временных лет». «И все люди были рады, и мятеж утих».

Двенадцать лет великого княжения Владимира Мономаха стали лебединой песней единой Киевской Руси. Младших, «подколенных» князей и оппозиционных бояр (к примеру, новгородских) Владимир Всеволодич держал в узде крепкой рукой, не давая разгораться «распрям и которам» в борьбе за столы. После смерти Мономаха его сыновья Мстислав и Ярополк еще сдерживали дробление огромного государства на удельные княжества, но с их уходом процесс стал необратим.

Впрочем, все то, что позволило затем летописцу назвать Мономаха «добрым страдальцем за Русскую землю», было совершено князем до восхождения на киевский стол.

Как государственный деятель он выстраивал отношения между русскими князьями на заповедях христианского смирения, братолюбия и страха Божьего. Именно на этой христианской основе стало возможно, пусть кратковременное, политическое и духовное единение князей Руси, уже начинавших в конце XI столетия «разбредаться» по своим уделам и жить не «в любви между собой», по завету Ярослава Мудрого», а в ненависти и дележке наследства.

Как полководцу, «стражу земли русской», единение страны необходимо было князю для исполнения другого дела всей его жизни – обороны Руси от кочевников. До 1113 г. совместно со Святополком и другими князьями Мономах совершил несколько больших наступательных походов в половецкую степь, прославивших его имя не только на Руси, но и в иных землях. Книжник последующих времен писал о князе, что тот «пил золотым шеломом Дон», погубил «поганых» и «приемши землю их всю и загнавши окаянные агаряны» за «железные врата» Кавказа. Другой книжник, воздыхавший в XIII в. о погибели Руси от татаро-монголов, вспоминал славные времена Владимира Мономаха, «которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болот на свет не показывалась. А венгры укрепляли каменные города свои железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что далеко они – за Синим морем. Буртасы, черемисы, водь и мордва бортничали [1]на великого князя Владимира. А Кир Мануил Цареградский [2]страшился, потому и великие дары послал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не отнял».

Последнее утверждение вполне легендарно, хотя, возможно, основано на реальных событиях русско-византийской войны 1116 г. и бракосочетании внучки Мономаха с сыном императора. Тем не менее этой легенде в русской истории была уготована особая роль. «Шапкой Мономаха», по преданию, присланной князю византийским императором вместе с другими дарами, позднее в течение нескольких веков венчались на царство русские государи. Сама шапка, хранящаяся ныне в Алмазном фонде, к Мономаху не имеет отношения. Но ведь еще современник Владимира Всеволодича митрополит-грек Никифор писал о царственном происхождении князя, которого «Бог… из утробы освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови…» Династия же московских царей вышла не из какой иной ветви обширного рода Рюриковичей, а именно из Мономашичей – из дома Даниловичей. Первый князь московский Даниил Александрович приходился Владимиру Мономаху прапраправнуком.

И думается, нет ничего случайного в том, что в правящем клане князей Рюриковичей возобладала именно эта ветвь. Хотя в роду Мономашичей – Даниловичей немало было князей, не отличавшихся особым благочестием, но, видимо, за благонравие и молитвы родоначальника, князя Владимира Всеволодича, силой смирявшего себя в своей вражде с братьями, «братолюбца и нищелюбца», который «бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным», а «приходивших к нему кормил и поил, как мать детей своих», – возлюбил Господь этот род (равно как за благонравие и молитвы родоночальника московских князей и царей, святого преподобного князя Даниила). И дано было благословение роду Мономаха, чья царственность истощилась лишь спустя полтысячелетия со смертью святого царя Федора Иоанновича. Кстати, и последний государь до династии Романовых – Василий Шуйский – принадлежал роду Мономашичей, но другой его ветви.

Через год после вокняжения на великом столе Владимира Всеволодича в Печерской обители под Киевом упокоился монах Нестор – «земли Русской летописатель», как называет его церковное песнопение. Умер, незадолго перед тем поставив точку в своей «Повести временных лет», написанной за несколько лет, но подготовляемой, очевидно, немалую часть жизни.

То же песнопение преподобному Нестору восхваляет его среди прочего такими словами: «Провозвестника славы отеческой обрела в тебе, досточудный Нестор, страна Русская, познавшего минувшие судьбы ее и письменам предавшего для научения, наставления и назидания грядущих родов, чтобы и они узрели промышление Божье о народе славянском и воспели своему Благому Промыслителю: Алилуйя».