Ф. Самойлов - Вася Алексеев

— Здесь, Вася, — сказал уже совсем другим голосом один из пареньков. — Собрались. Тебе будут знаешь как рады!

Он повел Васю в дом. В тесной комнате вокруг стола сидели человек восемь или десять. Лица их были разгорячены, должно быть, ребята о чем-то спорили, но стук в дверь оборвал разговор. Секунду все настороженно вглядывались в вошедших, потом разом бросились к дверям.

— Вот здорово, — радостно заговорил живой и бойкий Ваня Скоринко, — это просто замечательно, что ты к нам пришел, Вася! У нас дело какое есть, если б ты только знал!

Вася широко улыбнулся ребятам, снял кепку и пошел к столу, расстегивая на ходу свое неизменное черное пальтишко на «рыбьем меху». Ребята всегда видели его таким — в синей вельветовой кепке, на которой рубчики совсем вытерлись, в стареньком пальто, — Вася звал его трехсезонным, потому что служило оно ему весной, осенью и зимой. В сильные морозы он только поднимал воротник. Под пальто был серый штопаный свитер. Брюки обтрепаны и ботинки просят каши… По правде говоря, у него больше и не было ничего.

— Так что же у вас за дело? — спросил он, пожимая руки, тянувшиеся со всех сторон. — Рассказывайте, ребятки…

Они переглядывались, ожидая, кто первый начнет.

— Вот, понимаешь, — сказал Ваня Скоринко, — мы тут сидим, спорим о всяких делах, ну о том, что надо делать нам, молодым, в нынешнее время. Всем уже поперек горла встала проклятая война, злоба на царя такая, что просто душит. Ведь правда?

— Правда, конечно. Но какой ты делаешь из этого вывод?

— А вывод такой, что хватит нам ждать.

Действовать хотим!

Скоринко еще раз взглянул на товарищей и выпалил разом:

— Бить городовых надо, — городовых, околоточных, приставов! Это они охраняют царский строй. Перебьем их и до царя доберемся. Свернем ему шею. Тогда всё, наша власть!

Вася посмотрел на Скоринко, на взволнованных ребят и сдержал улыбку. Они всерьез думали, что открыли чудодейственное средство.

— И много вы надеетесь перебить городовых разом? Пять? Десять? А царь будет сидеть и ждать, пока вы возьметесь за остальных? Убьешь ты, Ваня, городового, и тебя за это повесят. Так на так… Но я считаю, очень это было бы со стороны рабочего класса не по-хозяйски — менять такого хорошего, боевого парня на царскую собаку. Нет, ты можешь принести во много раз больше пользы. Конечно, когда будешь не один, когда за тобой пойдут сотни молодых рабочих.

— Ну, все-таки убить городового — это уже не разговор, а дело.

— Были и до вас люди, считавшие, что можно свалить царя подобными делами. Ничего у них не вышло. Вы слыхали такие слова — индивидуальный террор? Ленин называет его революционным авантюризмом. Почему? Давайте разберемся вместе…

Они долго сидели в тот вечер за столом. Вот уж не думал Вася, идя сюда, что ему придется делать доклад о народниках и эсерах, о героях и толпе, о том, кто творит историю — избранные личности или народ.

— Да вы не падайте духам, — сказал он, заметив пристыженное и разочарованное выражение на лицах ребят. — Я понимаю, вы хотите, чтобы революция произошла скорее, вы рветесь в бой. Правильно! Хорошо, что вы чувствуете в себе большую силу, а дело по силам для вас найдется. Куда большее дело, чем ухлопать фараона…

Примерно через неделю кружок молодых башенщиков собрался снова — теперь уже в другом конце заставы, у Красного кабачка. Но разговор, который они вели, был продолжением того, что начался в деревне Волынкиной.

Вася говорил ребятам о том, что должна делать революционная молодежь, как надо бороться против войны, рассказал о социалистических союзах молодежи, существовавших на западе, о вожде немецкой рабочей молодежи Карле Либкнехте.

— Вот бы и нам организовать союз молодых рабочих, — горячо сказал Ваня Скоринко. Все разом поддержали его.

— Я к тому и веду разговор, — ответил Вася. — Будет у нас такой союз, обязательно будет. Сегодня его создавать еще нельзя. Я со старшими товарищами советовался… В Европе союзы возникли, когда там была хоть какая-то свобода — можно было собираться, открыто высказывать свои мысли. У вас никаких свобод нет. Всё надо делать в глубоком подполье. В таких условиях союз был бы неизбежно небольшим и тесным. И принимать туда мы смогли бы только проверенных, подготовленных людей. Но их место уже в партии. Выходит, мы дробили бы силы…

— Значит, и это не получится, — протянул Скоринко.

На лице его было написано разочарование.

— Обязательно получится, — горячо возразил Вася. — Но мы должны сперва завоевать такую возможность. Революция откроет нам ее. Надо прояснять сознание молодежи, помогать партии. Вам кажется, охранять ораторов на митинге, быть заводилами на забастовках, нести знамя на демонстрации — это мало? Сегодня — забастовка и демонстрация, завтра — восстание. Победим, и будет у нас свой союз молодых рабочих-социалистов…

— Ты чем занят сегодня?

— Да ничем особенно… А что, какое-нибудь дело есть?

Ваня Тютиков заинтересованно взглянул на друга. Они шли по темному заводскому двору. Человеческий поток медленно, устало катился к проходным воротам, и люди, которых они обгоняли в мутной предутренней мгле, казались расплывающимися тенями. Слитный гул цехов поглощал шаги и голоса, да рабочие почти и не разговаривали. Ночная смена вымотала всех.

— Поедем в город. Я за тобой зайду часа в два, — сказал Вася Алексеев.

— Поедем, — охотно откликнулся Тютиков. Он любил сопровождать Васю в его хождениях и поездках по городу, часто продолжавшихся много часов. Шагая по улицам, они разговаривали, обсуждали мировые события, новости заставы, говорили о сердечных делах. Разговаривать с Васей Тютикову было всегда интересно.

— Поедем, — повторил он. — А куда?

— В одно место. Литературу мне новую обещали. На Суворовском…

Поездка была как многие другие. Вася рассказывал о книгах, прочитанных за последнее время. От Нарвской заставы до Суворовского путь был долгий.

На Суворовском вошли в большой, богатый дом.

— Ты не к буржую какому меня ведешь? — полюбопытствовал Тютиков.

— Нет, — сказал Вася. — Это не буржуй. Так, интеллигент, сочувствующий революции.

Фамилии он не назвал.

Хозяин принял их в кабинете, обставленном дорогой кожаной мебелью.

— А, молодой большевик! — приветствовал он Васю. — Рад вас видеть, хоть вы и спорите со мной каждый раз. Присаживайтесь.

Они сели, и вскоре Вася действительно заспорил с хозяином. Тот доказывал, что война заставляет рабочий класс всех стран отложить решение коренных вопросов общественной жизни. Вася считал, что война, напротив, приближает революцию.