Ф. Самойлов - Вася Алексеев

Хозяин дома был человеком образованным, следил за иностранной печатью. И хотя собеседники явно расходились во взглядах, Вася сумел узнать у него немало интересного.

— Учтите, что группы, выступающие против войны, в европейских странах численно невелики, — говорил хозяин дома. — В Швейцарии не то вышел, не то начинает выходить новый журнал на немецком языке. Издатели называют его пропагандистским органом союза социалистических организаций молодежи. Они поднимают голос против войны, но, я думаю, это просто молодая горячность. Разве они в состоянии перекрыть гул и грохот войны?

— Уже одно то, что они смело поднимают голос, очень важно. А рабочая молодежь их услышит, она этого голоса ждет. И то, что международный союз социалистических организаций молодежи живет и действует, — это очень хорошая весть. Значит, все оппортунисты и шовинисты не смогли сбить их с толка, даже размахивая министерскими портфелями.

Вася собрался уходить. Под мышкой у него была стопка книг.

— Заходите поспорить, — сказал на прощание хозяин.

— Поспорим! — откликнулся Вася. — Будет случай.

— Из этого большевика не сделаешь, — заметил Ваня Тютиков, когда они вышли на лестницу.

— Трудно, — согласился Вася. — Но хоть и думает он не по-нашему, а кое в чем помогает. И знает много. То, что он рассказывал про журнал, про Интернационал молодежи, это и впрямь важная новость.

Они быстро пошли по улице. Тютиков несколько раз заговаривал с Васей, но тот отвечал односложно. Лицо его стало настороженным.

— Слушай, — тихо сказал он вдруг, — или мы привели кого-то на хвосте или за этим домом была слежка, но только за нами увязался шпик. Видишь человека на той стороне?

— Ты думаешь, он…

— Надо проверить… Идем тихонько к остановке. Садиться будем, когда трамвай тронется.

Они тан и сделали, вскочили в трамвай на ходу. Человек, шедший по другой стороне улицы, оказался рядом и успел вскочить в прицепной вагон.

— Понятно?

Теперь и Тютиков видел, что за ними следят.

В общем, это походило на игру. Через несколько остановок они сошли с трамвая. Человек, следовавший за ними, тоже сошел. Он был в пальто какого-то неопределенного серого цвета и в черном котелке. Лицо у него было серое и неопределенное, как пальто.

— Пройдем остановку и сядем в другой трамвай, — предложил Вася.

Человек в котелке следовал за ними. Он шел по тротуару, отстав шагов на десять, и словно бы совсем не интересовался ими, но стоило друзьям прибавить шаг, как и он прибавлял, стоило задержаться на месте, как задерживался и он. И в трамвай он сел опять после них.

У Сенной площади они соскочили, не доезжая остановки. Человек в котелке высунулся с площадки заднего вагона и приготовился прыгать.

— Отрежет ему ноги, придется царю-батюшке пенсию платить, — проговорил Тютиков, озорно поглядывая на преследователя.

Тому ноги не отрезало, видно, привык прыгать, но, когда друзья вскочили в другой трамвай, шпик не последовал за ними.

— Неужто отстал? — тихо спросил Тютиков.

Вася только глазами показал на человека, вскакивавшего в трамвай вслед за ними. Шпик в котелке передал их другому. Тот держал себя нахально — всё время, пока ехали к Нарвским воротам, стоял у них за спиной и пробовал завести разговор. Друзья не отвечали.

У Нарвских ворот и этот преследователь отстал. Его сменил уже третий.

— Хлопот с нами полиции.

Вася кивнул на нового шпика:

— Ну, этому придется походить пешочком.

Они дошли до завода, свернули в Шелков переулок. Шпик шел следом или, когда они вдруг останавливались, обгонял их и задерживался впереди.

— Пойдем полем, — решил Вася. — Выберемся к Красненькому кладбищу. Там есть кто-нибудь из наших ребят. Если не отстанет, попросим, чтобы ему прописали ижицу. Нам-то в драку сейчас ввязываться нельзя.

Впереди было кочкастое болото, поросшее мелким кустарником. Между кочек стояла вода.

— Снимай сапоги, — сказал Вася, — пойдем босиком. Чай наши места, чего стесняться.

Они разулись, засучили брюки и побрели по бурым кочкам. Вода леденила ноги, каждый шаг был мучением.

— Иди, топай, — сказал Ваня Тютиков, поглядывая в сторону шпика. — Простуда тебе обеспечена, может, бог пошлет и воспаление легких.

Шпик не слышал его, но что тут можно получить, он, видимо, и сам понимал. Он топтался на краю болота, лицо его, насколько можно было разобрать, было растерянным. Час стоял поздний, на болоте темнело. Друзья прошли еще десятка два шагов и обернулись. Шпик всё смотрел им вслед. Вася вытащил из кармана карандаш и, зажав его в руке, направил в сторону преследователя:

— Сейчас пристрелю, как собаку!

Угроза была произнесена тихо, но шпик словно бы услышал. То ли он принял в сумерках карандаш за револьвер, то ли решил, что дальнейшее преследование всё равно бесполезно, только его вдруг как ветром сдуло.

— Сдрейфил, — облегченно проговорил Тютиков, — а ведь простуда-то и к нам вполне может пристать. Или еще какая-нибудь дрянь.

— Мы здешние, к нам не пристанет, — откликнулся Вася. — Ну, давай выбираться на сухие места.

В дверь постучали под утро. Анисья Захаровна вскочила и заметалась то кухне. Она искала спички, торопясь зажечь лампу. Руки дрожали.

— Господи, господи, да что же это такое? — твердила она, хорошо уже понимая, что означает стук, всё более властный и нетерпеливый.

На пороге комнаты стоял Вася:

— За мной, должно быть, маманя, откройте.

Он быстро оглядел кухню. В углу на табуретке лежала стопка книг, которые он читал ночью, и сверток свежих листовок. Лег он совсем недавно и, кажется, только-только успел уснуть. Нелегальная литература… Он быстро сунул стопку под табурет и пожал плечами. Больше уже ничего нельзя было сделать.

— Алексеев Василий Петрович проживает здесь? — спросил пристав еще в сенях и, оттеснив Анисью Захаровну, шагнул на кухню.

— Ты будешь?

Он смотрел на Васю в упор:

— Ордер на обыск и арест.

За спиной пристава стояли городовые.

Вася снова пожал плечами.

Мысль о предстоящем аресте не пугала, он давно к ней привык. Кто из его друзей-партийцев не побывал в тюрьме и ссылке? Но очень это было не ко времени сейчас. Столько дела… Он усмехнулся. Как будто арест бывает для кого-нибудь вовремя. Но вот листовки! Так обидно, что они попадут в руки полиции. Сегодня утром он должен был их распространить на заводе.

Между тем полиция уже хозяйничала в доме. За столам, широко расставив локти, сидел квадратный пристав в толстой серой шинели и что-то писал, должно быть, протокол. Городовые, топая ногами, возились в комнате. Полуодетые дети испуганно жались к отцу. Он стоял, хмуро поглядывая на непрошеных гостей. Васе показалось, что сивые его усы вздрагивают…