Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…

— Жена, говоришь? А под венцом-то были? У нас с этим строго.

— Сказано: беглые мы, — признался мужик. — От бояр, от воевод, от попов да от венца бежали. Во грехе живем…

— Отпустит ли грех вам, — засомневался страж, — наш киновиарх? Данило строг, но милостив. Ну да ладнось, ступайте да покайтесь, чтобы все, как было и как есть.

Отомкнул он калиточку, и бродяжки, кланяясь, вступили за ограду. Данила, бывший дьячок соловецкий, с бородою до пояса, со взглядом — буравчиком, бровями — крышами, встретил их неласково. Допытывался:

— Сказывай все, как на исповеди: кто такие, откель бежали? Без утайки.

— Таить неча, святой отец. Боярские мы холопы с Москвы самой. Служили неволею, биты да пороты, невмоготу стало. Жена моя Варька в комнатных девках была у царевны Софьи. Да приневолила ее царевна — подклала под своего братца царевича Ивана. Обещала наградить, а заместо того, чтоб не выдала, приказала забить до смерти. Да ключница, про то сведавшая, Варьку жалеючи, бежать велела. Не хотела брать грех на душу: она, ключница, Варьку царевне представила. Ну мы сговорились да утекли. В ночь, мимо застав стрелецких.

— А ты-то кто Варьке сей?

— Грех взяли на душу — живем не венчаны. Где ж венчаться, честной старец? Кто нас венчать-то стал бы?

Брови-крыши сошлись, глаза-буравчики погасли.

— Ладно. Живите. Обвенчают вас, грех снимут; — сказал, как отрубил. — Келейку свободную вам дадим.

Бросились на колена Патрикей с Варькой, ловили руку старца да он отнял:

— Не в обычае у нас целованье. Человек должен себя блюсти от униженья. — И неожиданно спросил: — А что, Иван-то царевич, слух прошел, в цари вышел?

— Царствует, — подтвердил Патрикей. — Вместях с Петром-царевичем младшим.

— Иван-то, сказывают, недужный, головою слаб?

— Гнилой, — подтвердил Патрикей. — Не жилец.

— А ты-то, жонка, что скажешь? Каков он?

Варька стыдливо закрылась рукою, вспыхнула вся.

— Ну, чего молчишь? Исповедайся, пастырь я твой.

— Ох, святой отец, стыдно мне, — выдавила Варька. — Срамно.

— Невольный срам-то был. Приказ сполняла. Муж он справный?

— Ежели его понудить, то справный.

— Слух пошел: родила от него царица дочь, — вмешался Патрикей.

— Гляди-ка, ожениться успел! — удивился отчего-то Данила. — Стало, не больно гнил. Коли жену обсеменяет.

Помолчал, испытующе глядя на Варьку, потупившую глаза, на Патрикея. Потом сказал:

— Ну, ступайте с Богом. Разрешаю и отпущаю. Сотника Герасима спросите. Я-де велел.

Отыскали они Герасима. И он тоже пустился в расспросы. Пришлось и ему поведать все. Он тоже дивился:

— Сроду на Руси гнилых царей не бывало. Говоришь, бояре надсмехаются? Ну так он долго не протянет.

Повел их на кухню. Глядел, как жадно едят; как опустошают тарелку за тарелкой.

— Кабы брюхи не заболели, — предостерег он. — Давно человечьей еды не едывали?

Патрикей ответил:

— Забыли уж когда. Который месяц скитаемся. Все травою да ягодами лесными перебивались. Удавил я раз глухаря. Так мы ту птицу на костре зажарили. Да голыми руками много ли поймаешь? Глухарь тот был подранок, потому и дался.

— Питайтесь, коли так. Однако келейку особую, о коей толковал вам отче Данила, взять негде. Положим, где посвободней, а далее поглядим. Может, в соседний скит определим. Тамо строятся важно, народу прибыло, вроде вас. Церкву поставили, вторую строят. Обстоятельный люд. Особливо духовный отец старец Игнатий. Весьма почтен, на поклон к нему ходят да за благословением. И я, грешный, ему кланяюсь, откровенья взыскую.

Через три дня отправились на Выг-озеро, к старцу Игнатию. Уж больно хотелось Патрикею да Варьке своим домком зажить. Может, и детишки пойдут, коли на то воля Господня будет.

Старец Игнатий был на всю Олонецкую землю славен. Молодым послушником сподобился он быть на Соборе 1656 года в келейниках архиерея Крутитского и Коломенского Павла. На Соборе том в присутствии патриарха Антиохийского Макария, митрополитов других восточных церквей (Макария сопровождал небезызвестный епископ Павел Алеппский, оставивший описание своего путешествия в Россию) патриарх Никон отлучил от церкви и предал анафеме двуперстников, староверов. Архиерей Павел, как двоеперстник, был лишен сана и сослан на покаяние в монастырь на севере. А ведь как славно устроил он свое подворье в Крутицах, деревнишке близ Новоспасского монастыря. Такую красоту навел, в изразцах цветных хоромы возвел, московский люд ездил любоваться. И со всем этим пришлось расстаться. Игнатий последовал за Павлом в ссылку, в Палеостровский монастырь, где преосвященный и скончал свое земное странствие.

Игнатий же остался в монастыре, куда для покаяния были сосланы и другие староверы. И стал монастырь раскольничьим, а Игнатий его настоятелем. Только решил он удалиться от сует и ушел из монастыря, ибо хотел уединения.

Так он основал пустыньку на Выг-озере. Да все равно от народа не ушел. Слава о его пустынножительстве и подвижничестве втуне не лежала, а покатилась по олонецкой земле и к нему стали прибиваться паломники да и строиться возле. Место благословенное — воды, леса, луга заливные, травы по пояс, благодать.

Вот туда и отправились в один из дней лета Герасим да Патрикей с Варькою. К старцу Игнатию на поклонение. Благословит остаться — останутся.

Благословил. Место указал, где строиться: готовой-то келейки не было, а полсруба им отдали. Вторую половину пришлось подымать самим, благо бревешков было заготовлено немало. Расчищали места под пашни, сводили лес. Да все равно лесу окрест хватало. Лес был кормильцем: не все хлебом единым кормиться, рыба тоже приедалась, хотелось и мясцом оскоромиться. А в лесу дичины много. То лося завалят, то кабана, то косулю. На медведя тож с острогою ходили, особливо зимою, коли на берлогу набредут. Ружья-то у них не было, Господь запретил. Луки со стрелами да копья, топоры да косы — вот и вся их охотничья снасть.

Зажили Патрикей с Варькой своим домком. Был он невелик: в два окошка, затянутых рыбьим пузырем. Посередке печь склали. На берегу озера копали глину, понаделали кирпичей, высушили и обожгли. На всю общину заготовили да им тоже досталось. Герасим наведывался часто: благо всего верст двенадцать до них было. Прибредал он для душевного собеседования со старцем Игнатием.

— Утешно сказывает старец. Господь его мудростью щедро наделил. Наш-то, Данила, хоть тоже подвижник, а столь мудро разглагольствовать не может, — говорил Герасим. — Благодать от Игнатия нисходит и в душу западает.

Короткое лето миновало, зарядили дожди, охолодало. Дров успели заготовить на всю долгую зиму. Заготовили и всего, что земля родила, в деревянных кадушках. Ягод и грибов, орехов и плодов всяких, репы да брюквы. Репу парили в печи — вкусно!