Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

Прилив счастья был так силен, что она не смогла выдерживать его дольше десяти секунд, побледнела, пошатнулась и медленно опустилась на руки подскочившей Дашковой.

– Ваше Величество! – бессмысленно восклицала Дашкова над не слышавшей уже ничего Екатериной. – Ваше Величество!..

Наконец сообразила распорядиться, и шесть гвардейцев, придерживая сабли, чтобы не стукнуть лишний раз, на шинели отнесли упавшую в обморок Екатерину в светелку, где стояла кровать дочери хозяина кабачка.

Занималось утро 29 июня – дня Петра и Павла... Но вряд ли в эти патетические дни Екатерина вспоминала о сыне, а если и вспоминала, то ни на мгновение не допускала мысли, что это он, а не она, имел право на только что завоеванную корону.

Люди, коим ни разу в жизни не довелось ощутить пьянящее чувство восторга, вызванного их словами или поступками не в одном человеке, но в значительном их стечении, – не ощутили в сей жизни самого сладкого. Сие, а не масштаб или величие поступков, суть слава подлинная.

Те же, кто видел, знал такой восторг по отношению к себе, ни о чем более в жизни мечтать не станут, как вновь и вновь захлебываться в сем упоении. Таковые люди и место себе в жизни соответствующим образом отыскивают, карьеру делают, становясь Александрами Македонскими и Верами Комиссаржевскими.

Однако нельзя быть гениальным все 24 часа в сутки – не останется времени на бритье, как заметил Дж. Байрон. Но быть гениальным и не нужно, коли тебя окружают льстецы. Ведь подлинная лесть – вовсе не дешевые комплименты и приятности, но имитация восторга, в который тебя слова хозяина повергли. Ему так хочется повторять и повторять то давнее ощущение, что он и в бледной имитации будет угадывать его...

Но льстецы – это, так сказать, свободное и самопроизвольное волеизъявление чувств. Каковое изъявление также можно регламентировать, и сие-то суть еще один путь обеспечить себе постоянный приток эмоций положительных. Утрясенное и согласованное волеизъявление преданности может приобрести вид воинских парадов (или демонстраций трудящихся). Когда по слову твоему в едином порыве шагнет целый строй, колыхнув сизоватой линией багинетов35* Штыки, примкнутые к ружьям. *, то... Признайтесь, неужели у вас в груди ничего не дрогнуло при виде сей картины, сердце не забилось чаще? Нет? Тогда вы – человек, для власти безнадежно потерянный.

А если забилось, то вы поймете, почему нет полного удовлетворения парадом, если носочек, носочек не тянут как следует...

36* «[Алексей] Орлов был в душе цареубийцей, это было у него как бы дурной привычкой». (франц.). *

Государственный переворот уже произошел, а сей несчастный человек, дни которого уж были сочтены, все еще считал себя императором Петром III. Он намеревался с блеском отпраздновать свои именины, и с самого утра у него собрались самые близкие – прусский посланник Гольц, принц Гольштейн-Бекский, генерал-адъютанты Гудович и барон Унгерн... Он собирался нагрянуть к жене и выяснить окончательно свои отношения с ней, но в Ораниенбауме ее не было... Жена бежала! Мало того, приезжавшие из Петербурга офицеры утверждали нечто совсем уж нелепое: что в городе торжества по поводу воцарения Екатерины! Он со всей свитой попытался на галере выйти в море, но ее задержали в Кронштадте.

– Разве вы меня не узнаете? Я ваш император, – возмутился он.

Это не произвело никакого действия. Насмешливый вид матросов, которые должны были безоговорочно повиноваться, привел Петра в ужас.

Гвардейский офицер бесстрастно сказал:

– Императора больше нет. Есть императрица Екатерина. Либо вы возвращаетесь, либо мы будем стрелять.

Офицер явно досадовал, что у него не хватает сил чтобы попросту арестовать Петра и сопровождавших его лиц. Это поняли все. Воронцова разрыдалась, истерики случились и с другими дамами... Галере пришлось вернуться в Ораниенбаум.

Канцлер граф Воронцов, вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын, граф Александр Шувалов, князь Никита Трубецкой – первые из первых в свите императора – предложили самим поехать к Екатерине и выяснить все на месте. Петр ухватился за это предложение... Но придворные остались придворными, они умели держать нос по ветру! Поехать они поехали и записку Петра повезли с собой, но появившись и повинившись, все принесли присягу Екатерине и остались в ее свите. Благодаря этому и Воронцов и Голицын сохранили за собой свои кресла.

Петергоф был захвачен на следующий день. Павел с остатками свиты бежал в Ораниенбаум. А вскоре генерал Измайлов привез согласие Петра отречься от престола и просьбу отпустить его в Шлезвиг-Гольштейн с Елизаветой Воронцовой и суммой денег, «приличной его положению». Под запиской стояло уничижительное votre humble valet37* Преданный Вам лакей. – (франц.). *; прочитав это, дворяне недоуменно и брезгливо переглянулись. Просьба, однако, была сочтена «подлежащей обсуждению», и вскоре Алексей Орлов вкупе с генерал-аншефом Василием Ивановичем Суворовым, сенатором и членом Военной коллегии, доставили бывшего императора в Петергоф для подписания отречения.

Та самая зала, в которой готовилось тезоименитство императора, была залита светом люстр, сверкала хрусталем и золотом. Петра бесцеремонно подтолкнули к креслу. Алексей Орлов подал перо, сунул заготовленный лист бумаги:

– Подписывайте.

И что-то под нос буркнул: «тварь» или «предатель»... А за его плечом молча и внимательно поблескивал стеклышками очков Панин.

Воронцова, стоявшая поодаль, заплакала.

Петр аккуратно переписывал с брульона:

«...в краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное...»

Затем расчеркнул пером бумагу и спросил, как ребенок, которому могут отказать в любой просьбе:

– Я могу уехать в Ропшу?38* Мыза под Петергофом (25 км), наследственное имение Петра III. *

– Вне всяких сомнений. Эскорт подобающий вам будет предоставлен.

Петр хотел было возразить, но понял: никакой это не эскорт, это – конвой...

– Графиня Воронцова может поехать со мной?

– Графиню Елизавету Романовну настоятельно ждет в Петербурге ее отец, – вежливо поклонился скорее Елизавете, чем Петру, Панин. Роман Илларионович, отец Елизаветы, был одним из богатейших людей России, а его брат, Михаил Воронцов, продолжал оставаться канцлером империи; лишняя же улыбка никому и никогда не мешала.

Через несколько часов Петр в сопровождении Алексея Орлова, капитана Пассека, князя Барятинского и других назначенных в конвой офицеров был отправлен в замок Ропша. Ему было позволено взять с собой только скрипку и пса.