Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

Можно считать большой удачей для Павла планы короля Швеции, который собрал свои войска у северных границ России, пользуясь тем, что русская армия находится далеко на юге. Мать, которую, несмотря на ее внешнее спокойствие, очень волновала победа, позволила ему отправиться в Финляндию сражаться с врагом.

Герцог Карл Зюдерманландский собирался

«сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Санкт-Петербург...».

Корабли Балтийского флота тем временем готовились повторить экспедицию в Архипелаг, столь успешной и эффективной себя показавшую в прошлую турецкую войну. Часть кораблей уже ушла в Копенгаген, но адмирал Грейг с основными силами эскадры еще пребывал в Ревеле.

Самуил Карлович Грейг был мастером флотской ложи Нептун, куда входили почти все офицеры корабля, и членом ложи Капитула Феникса или, иначе, Великой национальной ложи шведской системы, непосредственно подчиняясь князю Гавриилу Гагарину, а опосредованно – герцогу Карлу Зюдерманландскому, тому самому, с чьим флотом он должен был сражаться. Может, оттого и шел шведский флот напролом, ничего не боясь, что знали шведы: не станет, не должен масон сражаться с масоном...

Но как же сам герцог Зюдерманландский? Ведь закон миролюбия масонов первым преступил он! Или время игры в масоны кончено?

Приказ императрицы был ясен:

«Искать флота неприятельского и оный, найдя, атаковать».

Присяга масонская – еще яснее:

«Не подыми руки своей на брата».

Бой произошел при острове Готланд. Почти вдвое слабейший, русский флот разбил шведскую эскадру, убравшуюся в гавань Свеаборга и блокированную там.

Герцог Зюдерманландский письменно обвинил адмирала Грейга, что русские моряки применили в бою у Готланда непозволительное оружие – брандскугели, т.е. зажигательные ядра. Ответы, возражения и оправдания Грейга его не интересовали.

Завершалась кампания на Балтике без адмирала Грейга. 23 сентября он внезапно, на фоне полного здоровья, заболел, а через пять дней, несмотря на усилия лейб-медика императрицы Роджерсона, его не стало.

Ложа Нептуна в Кронштадте устроила необыкновенно пышные похороны.

«Все офицеры Балтийского флота получили в память траура золотые кольца с именем Грейга и датой его смерти»,

– свидетельствует В.Пикуль. Это было последним мероприятием лож шведской системы: Екатерина велела закрыть их.

Густав III требовал вернуть Швеции провинции, отделенные от королевства со времен Петра I, и разоружить свои флоты. Шведы взяли Нейшлот и двигались на Фридрихсгам. Екатерина направила в Финляндию войска во главе с графом Валентином Платоновичем Мусиным-Пушкиным.

Одновременно она «дала добро» тайному Ордену Валгаллы Магнуса Спренгпортена, требовавшему автономии Финляндии от Швеции под российским протекторатом. Король Густав столкнулся с совершенно неожиданным для него массовым неповиновением среди финских солдат. Ему пришлось отступить...

К этому времени и относится первый у Павла Петровича опыт участия в реальных боевых действиях: ему все-таки удалось добиться от матери, чтобы она позволила ему приехать к войскам. Наконец-то! Павел очень серьезно желал показать, на что он способен, доказать свое мужество и, возможно, покрыть себя неувядаемой славой. Он успел побывать под вражеским огнем, увидеть, как рядом с ним убило трех человек. Но война выглядела совершенно не так, как он себе это представлял. И оттого вместо большой битвы, горячего боя, в котором он утолил бы свою жажду победы и славы, он весьма быстро добился ссоры с главнокомандующим, Мусиным-Пушкиным, который, впрочем, не хотел ему зла, но вынужден был выполнять императорские приказы, а уже потом – требования царевича.

Вопрос о характере ведения войны был сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

«...Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в таких случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью»,

– писал Л.Н. Толстой в «Войне и мире». Граф Толстой, делавший свои психологические зарисовки на материалах вовсе не первой Отечественной, о которой писал, а более поздней Крымской войны, застал уже в полном расцвете такой подход к бесчеловечному делу взаимного уничтожения друг друга двумя армиями; но и он ощутил, уже, правда на самом излете, некую проблему, некий иной вариант ведения войны, вариант, иронически названный еще в екатерининское время, именно в то время, о котором сейчас идет наше повествование, «войной в кружевах», – и Толстой вложил всю энергию благородного своего негодования в обличение этого варианта.

«Мы играли в войну, – говорит он устами князя Андрея перед Бородинским сражением, – мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушничанья и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам... Не брать пленных, а убивать и идти на смерть ... Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну...»

Подход этот в больших масштабах впервые явился в Американских штатах Англии, воевавших со своей заокеанской метрополией именно так: всерьез, ожесточенно, на уничтожение, in hostem omnia licent57,* По отношению к врагу позволено все (лат.) * как говорили в античности. Именно американские колонисты впервые вместо различных «ордер-баталий», т.е. сомкнутых колонн и каре, продемонстрировали рассыпную цепь стрелков, не марширующих в полный рост, а применяющихся к рельефу местности, прячущихся в ложбинах и оврагах; вместо ярких, издалека видных мундиров – еще пока, правда, не хаки, введенное впервые англичанами в ходе англо-бурской войны, но уже по возможности блеклые и защитные цвета воинской формы; вместо капральских палок над спинами нанятых или насильно мобилизованных солдат58* От «сольди» – мелкой монеты, представлявшей собой дневное жалованье наемника * – личный энтузиазм волонтеров, знающих, чт они потеряют в случае проигрыша сражения и чт приобретут в случае выигрыша.