Евгений Сухов - Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)

Длинной вереницей к дому Анастасии Романовны потянулся и черный люд.

Царя ждали за воротами каравайщик с хлебом, свечники с фонарями и отовсюду — ропот боярской челяди:

— Милости просим, батюшка-царь. Милости просим. Невестушка-лебедушка заждалась.

У ворот встречали царя люди чином поболее, и кафтаны на них понаряднее, золотом шитые.

Иван Васильевич проезжал не останавливаясь и только в самом дворе спешился, разглядев среди встречающих Григория Юрьевича.

Трижды большим поклоном поприветствовали родичи великого гостя, согнулся однажды и Иван.

— Проходи, государь, милости просим!

Сполна совладел с собой Захарьин.

И бояре, подхватив под руки царя, повели его в дом.

Посторонних на боярский двор не пускали, царские рынды с бердышами на плечах и высоко приподняв подбородки расхаживали по двору. После государева двора хозяйство Захарьина показалось малым. Иногда кто-нибудь нерадивый особенно близко подступал к воротам, и тогда можно было услышать грозный предостерегающий ор караульщиков:

— Куда прешь, нелегкая! Сказано — назад! А ну со двора, а то я тебя сейчас бердышом потороплю!

Незваный гость отступал глубоко в толпу и через головы собравшихся силился рассмотреть, что же делается у крыльца и под окном.

Запрет караульщиков не распространялся только на детишек, которые облепили окна и, дружно галдя, пересказывали, что творится в горнице:

— Царь за стол сел!

За воротами новость тут же подхватили, и она убежала далеко в толпу:

— Сел царь!..

А детишки уже говорили далее:

— Царю Ивану и невесте Анастасии сваха гребнем волосы чешет… Соболей вокруг голов обносят.

И снова эхо за вратами:

— Соболей обносят!

— Дружка платки на блюдах разносит!

— …Новобрачные с места встают!

Это услышали и рынды, стоящие в карауле у дверей, и, придавая голосу грозу, предостерегли:

— А ну со двора, детина! Куда полез?! Царь с крыльца спускается!

Следующий окрик у окон заставил встрепенуться всех:

— Царь с невестой в сени выходят!

Распахнулась дверь, выпустив клубы пара. На порог

расторопно выбежали стряпчие, в руках они держали камки и тафты.

Окольничий строго распоряжался:

— Стели тафты, дурья башка! Стели!.. До самых саней выкладывай, чтобы молодые о снежок не запачкались. Царица здесь пойдет, прочь с дороги! А ты чего замер?! Камки постилай к государеву аргамаку.

Стольники и стряпчие обложили тафтой крыльцо, бросали камки прямо на снег, и он, веселясь торжеству, поскрипывал под быстрыми ногами отроков.

Во дворе разом выдохнули: на пороге показался «князь» с «княгинюшкой».

— Царь-батюшка!

— Царь Иван Васильевич!

Иван с Анастасией, подминая легкой поступью тафты, спустились с крыльца. Следом шествовали бояре с боярынями.

— К венчанию царь идет! К собору направился! — доносилось за воротами. — На аргамака своего садится.

Боярыни окружили Анастасию Романовну заботой: поддержали бережно под руки, расправили складочку на шубке. Все на миг замерли, разглядывая царскую невесту. Анастасия действительно была красива: чело украшено жемчужной каймой, на венце яхонты лазоревые и изумруды граненые. Лицо будущей царицы разрумянено: не то от морозца, не то от веселья. Соболья шуба слегка касалась выстланной дорожки, и кто-то из боярышень подхватил край и понес вослед государыни.

Свадебный чин поделился надвое: бояре последовали за Иваном, боярышни за Анастасией.

Сани уже были уложены атласом, на сиденье перина. Анастасия, поддерживаемая боярынями, взошла на сани.

— Присядь, матушка, здесь тебе удобно будет.

Анастасия села и тотчас утонула в мягком пуху.

— Поспешай! — поторопил ямщик лошадь, которая уже успела застояться и застыть, и сейчас она охотно тронулась, предвкушая быструю дорогу.

Сани Анастасии и конь Ивана Васильевича поравнялись у самых ворот, едва не столкнувшись боками, и караульщики, сторонясь, распахнули врата как можно шире, пропуская к венчанию и государя с государыней, и весь свадебный чин.

— Эх, разиня! Вот дурень! Соболей в сани забыл покласть! — завопил Михаил Глинский.

Молодой дружка, напуганный грозным окриком конюшего, с соболями под мышкой выскочил пострелом навстречу к саням и едва успел положить их на возок рядышком с княжной. Лошадка уже весело набирала код, оставляя далеко позади сани многих бояр.

— Княгиня едет! Дорогу! — орал ямщик простуженным и потому хрипастым голосом.

Московиты испуганными птахами разлетались во все стороны и провожали растянувшийся на добрые две версты свадебный поезд, который гремел цепями, стучал в барабаны, орал похабные частушки.

Сани с княжной и государь так вместе и въехали на царский двор, оставляя за воротами на площади свадебный поезд.

А царские стряпчие под ноги государыне уже стелют ковры, приговаривая:

— Ступай, матушка, ступай, чтобы тебе мягонько было на царском дворе.

Анастасия едва приподняла рукой шубу и наступила на самый край ковра, цепляя острым носком башмака слежавшийся снег, но боярские руки осторожно и бережно подхватили ее, предупредив от падения.

— Ты бы помягче, государыня. Каково же это на царском дворе падать! — И уже тише, явно остерегаясь пришедшей мысли: — Примета дурная перед венчанием-то…

Архангельский собор поджидал великих гостей. Двери его были приветливо распахнуты, и на крыльцо, сопровождаемый иерархами, явился митрополит.

И звон!.. Звон!.. Звон!

Горожане ликовали. Через открытые двери собора на свободу прорвалось чудесное пение, и «Аллилуйя» сумела заполнить весь двор.

Государь спрыгнул молодцом и сразу был подхвачен заботливыми руками рынд, как будто сходил с коня не отрок осемнадцати лет, а валилась на мраморный пол фарфоровая чаша.

Две парчовые дорожки, которые начинались с разных концов двора, спешили навстречу друг другу, чтобы сойтись вместе перед крыльцом величавого собора и указать князю и княгине путь к алтарю.

Свадебный чин, бояре и даже черный люд, обманувший стражу и нашедший себе место на задворках, видели, как царь спешил к невесте, а она лебедушкой, слегка приподняв маленькую голову, украшенную убрусом и кистями жемчуга, шла по коврам. И подвески у самого виска, играючи, раскачивались в такт шагам. Они сошлись у огромного ковра, на котором были вышиты целующиеся голубь с голубкой.

Иван Васильевич слегка приобнял невесту за плечи, и ковровая дорога повела в храм.

Позади брачное венчание.

Иван, признавая в Захарьине тестя, неумело поцеловал его в плечо, и тот, явно стесняясь ритуальной ласки, отвечал:

— Ладно тебе, Иван Васильевич. Будет. — И уже веселее, понимая, что отныне жизнь его будет куда почетнее, добавил: — Вот мы и породнились. А ты в комнату теперь иди, Ванюша, с новобрачной.