Владимир Юрезанский - Исчезнувшее село

Среди этих пламенных рассказов много потрясающего прокатилось по селу о помешавшемся атамане Цапко: в ночь бегства он отбился от турбаевцев, заблудился, захлестанный метелью, в снежных сугробах и замерз в степи. Его тело, объеденное волками, нашли через неделю недалеко от села. На похороны Цапко собралась вся громада — от мала до велика, — и в подавленной тишине страшный гроб засыпали мерзлыми комьями земли.

Село угнетенно затаилось. Спокойной жизни не стало. Казалось: несутся Турбаи на льдине в половодье — в какую-то неотвратимую пучину. А в Градижске и в Екатеринославле в это время ошеломленные власти не знали, как беспощадней и злее наказать бежавших. Суд в переполохе не сразу донес Коховскому о разгроме тюрьмы: только через несколько дней выехали перепуганные земский исправник и стряпчий для личного доклада наместнику. Коховский был вне себя от бешенства, стучал кулаками по столу, ругал исправника, стряпчего и весь градижский суд за слабость, за недостаточную предусмотрительность, за бестолковую охрану. Он немедленно отправил в Петербург нарочного с подробным донесением о событиях, прося царицу разрешить ввести в Турбаи воинскую силу для расправы. Царица разрешила — и 16 апреля подписала об этом специальный указ на имя Коховского.

Через месяц, в середине мая, когда нарочный с указом вернулся в Екатеринослав, Коховский командировал в Турбаи батальон Бугского егерского полка и две сотни донских казаков под командой секунд-майора Карпова. Карпов был известен в наместничестве еще со времен Потемкина своими лихими кутежами и неслыханными охотами на нищих. Перед проездом царицы ему было поручено изгнать из пределов Новороссии и Крыма всех нищих, так как Екатерина приходила в гнев от одного их вида. Карпов с невероятной рьяностью принялся за дело, захватывал нищих поодиночке, накапливал до нескольких десятков, затем выгонял в поле, заставлял бежать и спускал вдогонку своры борзых собак. Остервенелые псы иногда загрызали насмерть бегущих в трепыхающихся лохмотьях людей. И после нескольких недель такой травли нищие действительно исчезли, а Карпова прозвали приятели в шутку — «нищегоном таврическим и новороссийским».

— Соблюдайте строжайшую тайну, майор, — наказывал Коховский Карпову перед отправлением.

— Слушаюсь.

— Помните: никто не должен знать на селе, зачем вы пришли, иначе вспыхнет кровопролитный бунт. Действуйте хитростью. Вот вам список отъявленнейших вожаков, которых нужно выловить во что бы то ни стало. Добавьте к списку ихнего теперешнего атамана. Придумайте, что хотите, но вожаки должны быть здесь. Иначе я не позволю вам вернуться.

— Понимаю. Будет исполнено.

— Еще раз повторяю: тайна, хитрость, распорядительность и беспощадность.

— Слушаюсь…

Пахучими белыми кистями зацветали в садах около хат акации, когда на полевой дороге, за греблей через Хорол, показался под Турбаями отряд секунд-майора Карпова. Отряд остановился на привал и выслал к атаману Тарасенко двух солдат-провиантщиков.

— Не возьмутся ли ваши бабы хлеба нам для отряда напечь? — спросили они. — Мы деньгами платим, не на дармовщинку.

— А что за отряд? — подавляя глухую тревогу, поинтересовался Тарасенко. — Куда путь держите?

— Да в Гадяч — на маневры. У нас что ни лето, то маневры.

— Что ж, можно будет… — успокоившись, ответил Тарасенко. — Сейчас пошлю оповестить. Почему не взяться — возьмутся.

— А нельзя ли пока печеным разжиться? Нам бы вот на обед, на ужин да на утро, пока свежий поспеет.

— Можно.

— Так пусть несут прямо в лагерь, кто хочет. Там и деньги казначей заплатит.

Потянулись бабы с караваями в лагерь за греблю, понесли под вышитыми узорными полотенцами крутые полные хлебы. И сейчас же возвращались с деньгами;

— Хорошо платят, смотрите: новенькими гривнами дают! — рассказывали встречным. — Говорят, скот покупают тоже. Будто бы сходится их там, у Гадяча, целая армия — и вот в провианте, нужду имеют.

Потом пришел к атаману вестовой.

— Командир просит тебя притти в лагерь: насчет пастбищ, подвод и дров поговорить надо.

— Гаразд. Приду.

Около хаты Игната Колубайки тоже появился солдат.

— Говорят, у тебя скот продажный есть? Зайди-ка к командиру. Может, продашь или подряд на поставку возьмешь.

С таким же предложением другой солдат стучал в окошко к Грицаю.

Через час, в надежде на заработок или на выгодную продажу чего-нибудь, в лагере собралось много народу. Когда секунд-майор путем окольных расспросов и разговоров уверился, что среди пришедших есть все указанные Коховским лица, он внезапно скомандовал предупрежденной заранее роте егерей:

— Окружай!..

Солдаты с пиками наперевес кольцом охватили, турбаевцев, сжали, стиснули их в тесную кучку. Немедленно было выхвачено десять наиболее влиятельных на селе людей. Среди них попали: Тарасенко, Колубайко, Грицай, Келюх, Степура, Васька с гребли и Павлушка Нестеренко. Их связали как пленников, кинули на пустые обозные телеги, крепкими веревками прикрутили к тележным нахлесткам. Отряд сейчас же снялся и ушел в сторону Градижска, где к тому времени старую тюрьму починили, поправили, укрепили — залатали крепкими дубовыми заплатами.

Турбаи были обезглавлены. Плач стоял в улице.

Растерянность и страх за будущее вошли в каждую хату.

Сергунька горел как в лихорадке. Мать его безутешно плакала, а он только побледнел и сжался да глаза опускал в землю от пылающего в них страдания и острого затаенного огня.

Черные дни тревог пошли, понеслись над селом.

Прошло два месяца. Развернулось жаркое урожайное лето. В полях жали тяжелую наливную пшеницу, косили овсы. Суховеи с юга и с юго-запада гнали по небу легкие, светлые облака.

И вот 11 июля снова запылила густой пылью дорога к Турбаям, забились ямские казенные бубенцы, — приехал нижний градижский уездный суд. Приехал в увеличенном составе — для больших решительных дел. А за судом, рассыпаясь угрожающей барабанной дробью, вошли в село солдаты.

Снова начались допросы, дознания, запугивания. Приказано было собрать и снести в одно место все разграбленное имущество Базилевских, до последней нитки. Но за четыре года почти ничего не уцелело: сносили только поломанные и никуда негодные вещи — оборванные диваны, безногие кресла, стулья, обрезанные на четверть горничные двери, обломанные железные оси, погнутые и искривленные рессоры, ступицы, побитые столики, куски зеркал, изуродованные части кроватей. Суд сначала все кропотливо записывал, но когда увидел, что собираются лишь вороха испорченных предметов, прекратил запись и прием. На возврате имущества решили поставить крест. Но зато тем строже и зацепистей принялись за выяснение виновников убийства.