Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!

— А как же я этого предъявителя узнаю? — почувствовал охотничий вспыл Кирила.

— Ты его — по синей повязке на левой руке, он тебя — по красному рубчатому кафтану с козырем [34] Стоячий ворот. и по сапогам из зеленой юфти [35] Кожа быка или коровы, выделанная по русскому способу на чистом дегте. с круглыми нашвами на каждом голенище. Когда надо, он сам к тебе подойдет. Ну и обменяетесь подрукавными листами. Он тебе писульку с указанием, где спрятана казна, передаст, ты ему — заручательство.

— Не много ли ухищрений для такого случая? — усмехнулся Кирила. — Красный кафтан, зеленая юфть, круглые нашвы… Что я ему — скоморох-потешник? И где это взять так вот вдруг?

— Где надо, там и возьмем, — успокоил его Евдокимов. — Об этом пусть у тебя голова не болит. Ради казны и потешником побыть не зазорно. Главное, что ты сам на дело вызвался, без подсказки, — и вдруг заулыбался: — Так как, говоришь, тебя прозывают?

— До сих пор Кирилой звали.

— А величают?

— Сын Нечаев Федоров.

— Ну вот и сладились, Кирила Нечаевич. Вовремя ты в Ярославль явился. Будем теперь вместе кашу хлебать.

— Скорей бы!

— Как вскипит, так и поспеет, — заверил его Евдокимов, в очередной раз трогая пальцем плешь. — Ты мне лучше скажи: имеешь ли ты отношение к сибирскому дьяку Нечаю Федорову? Или это только совпадение имен?

— Сын я его. А что?

— Да нет, ничего. Просто Господь тебе дал от хорошего корня пойти, а мне под началом твоего батюшки уму-разуму поучиться…

В это время в дверях палаты появился безбородый человек в долгополом суконнике. Заметив его, Евдокимов переменился в голосе.

— Это Сенютка Оплеухин, писец наш, — и махнул рукой Оплеухину: — Ну, чего стал? Давай сюда бумаги. Всех ли обошел?

— Всех! — выложил тот перед ним стопку листов.

— Вот и ладно. Оставь! Я после погляжу. А сейчас сопроводи Кирилу Нечаевича на жилой двор. Он, вишь, теперь у нас в приказе второй дьяк. Уразумел?.. Заодно у сапожника и кафтанника побываете. Пусть они с него мерки снимут. Коли в запасе подходящих одевок нет, придется шить заново. Он скажет, какие. Так-де Козьма Миныч распорядился. К завтрему штоб все готово было! Ну и, конечное дело, баньку обеспечь, бельишко чистое, покойчик наилучший. Сам видишь, человек с дороги.

— Нашу баньку долго растоплять, — живо откликнулся Сенютка. — А у Лыткина как раз в новой торговой бане помывочный день. Может, к нему Кирилу Нечаевича сводить?

— Своди! — разрешил Евдокимов. — Только скажи банщику, чтобы он ему лавку и таз уксусом протер и пропустил отдельно от купчишек. Береженого Бог бережет, — и пояснил Кириле: — Двор Лыткина через дорогу от Никитникова стоит. Авось не заразишься.

— Вот за это благодарствую! — обрадовался Кирила. — Мне лишь бы до баньки добраться. Век не банился.

— Тогда ступайте. Да постарайтесь к ужину управиться. Время есть…

В столовую избу Оплеухин Кирилу к концу трапезы привел, когда прислужники стали уносить в приспешную грязную посуду.

Изба была разделена на две половины. В одной стоял обеденный стол для приказного начальства, в другой — для едоков из писчей братии.

Еще с порога Кирила окинул собравшихся цепким изучающим взглядом и, натыкаясь на знакомые лица, занял место рядом с Афанасием Евдокимовым.

С другой стороны стола приветливо улыбнулся ему сивый морщинистый Савва Романчуков, служивший прежде дьяком Московского Денежного двора. Знакомство у них шапочное, но ничем не замаранное. Зато сделал вид, что не заметил нового послужильца Андрей Иванов, вскормленник отца Кирилы Нечая Федоровича. При Борисе Годунове Иванов был подьячим приказа Казанского и Мещерского двора и в домашнем кругу Федоровых звался просто Андрюшкой. А в царствование Самозванца Отрепьева, когда отец в опалу попал, сразу поднялся во вторые дьяки не только своего, но и Посольского приказа. И вот теперь — на тебе! — в одном из приказов князя Пожарского сидит. Про таких говорят: живет, как намыленный.

Но больше всего Кирилу поразило присутствие за трапезным столом бывшего кремлевского дьяка Семена Сыдавного-Васильева. Нешто князю Пожарскому и Козьме Минину не ведомо, с кем они дело имеют? Подлый изменник! Это благодаря ему и таким, как он враждотворцам и пресмыкателям, великое московское посольство, прибывшее осенью сто девятнадцатого года [36] 1610. под осажденный польским королем Сигизмундом Смоленск рассыпалось, как карточный домик, а потом и вовсе под замок в Мариенбургской крепости попало. Сыдавный-Васильев во челе этого посольства рядом с такими именитыми людьми, как князь Василий Голицын и митрополит Филарет Романов, по воле случая оказался. А посланы они были к Сигизмунду на царство королевича Владислава звать. К этому седьмочисленных бояр и их сторонников склонил коронный польский гетман Станислав Жолкевский, нагрянувший под Москву с большим войском. Однако патриарх Гермоген и другие отчизники настояли на ряде непременных условий. Первым делом Владислав должен принять православную веру греческого закона, венчаться на царство патриархом и православным духовенством, а повенчавшись, блюсти и чтить храмы, иконы и мощи святых, в церковное управление не вмешиваться, в латинство никого не совращать, католических и других храмов не строить. Кроме того — во всех делах советоваться с Боярской думой и земскими людьми, жидам в государство въезд закрыть, бояр и чиновников выбирать лишь из русских, а королю Сигизмунду осаду со Смоленска снять и не медля вывести войска в Польшу. Но Сигизмунд на это заявил: «Сперва сдайте Смоленск и присягните королевичу, а как мы по милости Божьей на нашем царском престоле будем, тогда и прочие дела урешим». Голицын и Филарет на это ответили: «Того никакими мерами учинить нельзя, чтобы в Смоленск твоих людей запустить, господарь. А коли и возьмешь ты его приступом мимо крестного целования, то мы на судьбу Божию и свою стойкость положимся, но ни на шаг от своих слов не отступимся».

Продолжали они упорствовать даже тогда, когда боярское правительство через гонцов велело им ворота непокорной крепости отворить. Более того, главные послы собрали на совет все свое посольство. На нем было принято единогласное решение: не пускать в Смоленск литву и поляков ни под каким предлогом; уж лучше навязать на себя камень и броситься в воду. Однако уже через малое время Семен Сыдавный-Васильев, думный дворянин Василий Сукин и другие разных чинов посольские люди пошли на соглашение с Сигизмундом. Пообещав уговорить москвичей и жителей других городов быть верными королевичу Владиславу и его венценосному родителю, они получили от Сигизмунда грамоты на поместья в русских землях и разъехались по своим дворам. А коварный король велел схватить и отправить в Польшу Василия Голицына, единственного из родовитых бояр, кто и впрямь достоин был царского трона, а вместе с ним митрополита Филарета. Это ли не прямая измена государскому и земскому делу?