Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!

— Да, да, скажи! — горячо поддержал его Семен Головин. — А то ходим вокруг да около.

Сбитый с толку, Оболенский задумался, потом, исполнившись важности, изрек:

— Ведомо вам самим, честное собрание, что Великий Новгород от Московского государства отлучен никогда не был, и теперь бы вам так же, учиняя меж собою общий совет, быть с нами в любви и соединении под рукою единого государя. Для этого от матери и венценосного брата Густава Адольфа послан к нам шведский королевич Карл-Филипп. Да поможет он нам переложить печаль на радость! Да укрепит умами и душами!

При этих словах взгляды новгородцев скрестились со взглядами выборных из других городов и тут же разбежались.

— Это что же получается? — горестно вздохнул Пожарский. — При прежних государях послы и посланники прихаживали к нам из иных государств, а ныне из Великого Новгорода вы послы! Слушаю и своим ушам не верю. Разбудите, ежели сплю. Искони, как начали быть на Русийском государстве государи, не было меж нами порубежий — и впредь быть не должно! По моему разумению, мы здесь для того и собрались, чтобы совместный шаг на этом пути сделать. Правильно сказал князь Оболенский: Смута из многих причин сделалась, и первая из них та, что на государском верху ограда выше колокольни оказалась, царские милости в боярское решето стали сеяться, а земля, от самозванства затмясь, без истинного царя овдовела. За такие согрешения Бог всю землю и казнит, в который раз нам напоминая, что без Него свет не стоит, а без государя земля не правится.

— Истинно речешь, Дмитрий Михайлович! — одобрительно возвысил голос игумен Вяжецкого монастыря Геннадий. — Сердце государя в руке Божией, а коли государя нет, то и народ без сердца мается. Никак не можно земле без государя стоять!

— Верный слуга Богу царь всего дороже! — добавил Отрепьев-Смирной. — Царь думает, а народ ведает. По словам Степана Татищева, что у нас в Новгороде от ярославского Совета был, и вы к избранию на царство шведского королевича склоняетесь. Так ли это?

— Так! — подтвердил Пожарский. — Если королевич православную веру примет, тогда и мы готовы посодействовать. Однако сомнения нас не отпускают. Развейте их для обоюдной пользы.

— И в чем ваши сомнения заключаются?

— Не обижайтесь, други, если я невольное сравнение сделаю, — почтительно попросил Пожарский. — У всех на памяти, как польский король Жигимонт хотел дать на Московское государство сына своего, королевича Владислава, да через крестное целование коронного польского гетмана Жолкевского и через свои личные послания манил с год — и не дал. Вот и шведский король Карл так же собирался на Новгородское государство сына своего вскоре отпустить, но до сих пор, уже близко к году, государь-королевич в Новгороде так и не появился. Тут невольно подумаешь: а не выйдет ли с ним то же самое, что с польским Владиславом у Москвы вышло? Ведь ездили уже за королевичем в Стокгольм посланцы Великого Новгорода, полгода там под надзором почетными гостями просидели. Хорошо хоть, не солоно хлебавши, назад вернулись. А то польский Жигимонт наше посольство во главе с Василием Голицыным и митрополитом Филаретом Романовым, отправленное под Смоленск, до сих пор в заключении держит. Они от нужды и бесчестия, будучи в чужой земле, погибают. Тут у кого хочешь слезы закипят, а персты в кулаки сожмутся.

— Сравнение твое не к месту сказано, Дмитрий Михайлович, — нахмурился Оболенский. — На ту пору, когда наши посланники за королевичем в Стокгольм явились, король шведский здоровьем совсем упал. Хвори его замучили, преклонные лета, война с Данией, другие заботы. Не до Новгорода ему уже было. Смерть за ним по пятам шла. А когда король Богу душу отдал, Карлу-Филиппу поневоле задержаться пришлось. Сперва на похороны отца, а после на коронацию старшего брата, Густава. Зато теперь он в дороге и, надо думать, скоро в Новгород прибудет. Уверяю тебя: такой статьи, как учинил над Московским государством Жигимонт, от шведского королевича мы не чаем.

— И мы тако ж! — заявил Морозов, а Долгорукий и Головин его в голос поддержали.

Видя за спиной Пожарского такое единодушие, Отрепьев-Смирной с ходу в наступление перешел:

— При чем тут Жигимонт и его сын Владислав? Между ними и Карлом-Филиппом такая же разница, как между булыжным и самоцветным камнем. Учинил Жигимонт неправду над Голицыным и другими послами московскими, да тем себе какую прибыль сделал? Теперь мы без них собрание против врагов наших, польских и литовских людей, держим, на Карла Филиппа уповаем, его ждем.

— Без кого это без них? Без Голицына, что ли? — неожиданно для самого себя взорвался Пожарский. — Да если бы теперь такой столп, как родословный князь Василий Васильевич, был здесь, то за него бы все держались! И я мимо него судить, кому на царство поставиться, не стал бы. К такому делу меня бояре и вся земля приневолили. Но они же велели вам передать, что Земской собор согласен Карла-Филиппа лишь по летнему пути ждать, а если и дальше проволочки начнутся, поступать по своему усмотрению. Справедливо это или нет, вам решать, други. Что скажете?

— Справедливо! — подал голос один из новгородцев.

— Всякому делу своя пора, — присоединился к нему другой.

И вдруг вся палата загудела, как растревоженный улей.

— Чего зря время тянуть?.. Свой государь-батюшка надежней… Кому земля поклонится, тому и будем служить… Пусть за царя его вера скажет…

Разволновался и князь Оболенский. Дождавшись, когда шум уляжется, он торжественно изрек:

— От истинной православной веры мы не отпали, братья. Как условились, королевичу Филиппу-Карлу будем бить челом, чтоб он в нашей православной вере греческого закона был, и за это хотим все помереть. А коли Карл-королевич не захочет быть в православной христианской вере греческого закона, то не только с вами, боярами и воеводами, а со всем Московским государством вместе, хотя бы вы нас и покинули, мы одни за истинную нашу православную веру помереть готовы, а не нашей, негреческой веры, государя не хотим!

— Святые слова! — просиял светлыми, глубоко посаженными глазами Пожарский. — Ну тогда, Федор Тимофеевич, нам три дела сделать осталось. Первое дело: скрепиться на том, чтобы людям Новгородского государства быть с нами в любви и совете, войны не начинать, городов и уездов Московского государства к себе не подводить, наших жен, детей и мужей, задержанных в новгородских землях, на тех, что бежали в Ярославль от новгородского взятия или были иманы со шведами в языцех, обменять, вольную торговлю на обе стороны открыть. Верим, что королевич к вам скоро придет и православную веру перед лицом земли примет.

— Можешь считать это дело решенным, князь. Сам видел, что все мы за него грудью стоим. Переходи ко второму.