Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!

— Второе от первого не отделимо. Устный уговор хорошо, а письменный — лучше. Вот мы и хотим его на лист положить и своих людей с тобою в Новгород отправить.

— Разумно, — одобрительно глянул на него Оболенский. — Наше соглашение только крепче от этого станет, а возвращение — почетней. Отправляй, Дмитрий Михайлович! А пока доверенных следовать в Новгород огласи, — и с улыбкой добавил: — Сдается мне, что у тебя с ними все наперед поименно решено.

— Почему «у меня»? — пожал плечами Пожарский. — У нас! У всех, кто здесь Совет всей земли представляет. Не уговорясь на берегу, не пускайся в реку. Вот и мы того же правила держимся… А послать в Новгород мы наметили людей достойных и разумных. Перво-наперво городового дворянина Секерина. Встань, Перфилий Иванович, представься.

С лавки неподалеку от них поднялся невысокий, крепко сбитый пожилец со следами давних ожогов на широком скуластом лице.

— В товарищах с ним пойдет посадский человек Шишкин Федор сын Кондратьев. Покажись, Федор.

Шишкин оказался напротив очень высоким и дородным.

— Ну а с ними подьячий Девятый Русинов. Где ты, Девятка?

— Здесь я! — из дальнего угла отозвался тот и с чувством поклонился новгородцам.

— Стало быть, и со вторым делом разобрались, — подытожил Оболенский. — А третье дело какое?

— Тебя от души обнять, Федор Тимофеевич, а в твоем лице всех твоих сопроводителей. Хороший разговор у нас составился. Его бы и впредь по-братски держать.

Тут они разом встали и крепко обнялись.

Едва отбыли восвояси новгородские послы, Ярославль загудел, как растревоженный улей. Ополченцев на посаде заметно прибавилось. От пристани к Большим воротам и дальше вереницей потянулись возы с упрятанными под рогожи грузами. Кузнечные дворы задымили, заухали, наполнились пригнанными на подковку коньми. Распахнулись оружейные амбары. В ближние и дальние города и слободы поскакали порученцы Дмитрия Пожарского, а навстречу им зачастили посыльные с загородных станов. Не остались в стороне и посадские люди. Побросав свои дела, стали они собираться то здесь, то там, чтобы обсудить последние новости, а заодно на сборы земской рати поглазеть.

— Ну наконец-то дело стронулось! — радовались они. — Осмотрением князя Пожарского Совет всей земли с Великим Новгородом замирился. Теперь у ополчения руки развязаны. Можно и по ляхам с плеча ударить. Эвон какая силища на Которосли и Пахне собралась!

Однако вперетык к серьезным речам тут же и шутейные зазвучали.

— Хорошо чужой рукой бить, а ты своей ударь-ка, смоги! Небось сто оправданий найдется. Пошел бы-де я на ляхов войной, да седло у меня репьяное, плетка гороховая, конь из глины леплен, а жена ненаглядна ждать не обучена. Вот и жаль мне ее без призору оставлять. Петухов-то вокруг вон сколь, и все со шпорами. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Около — четыре, а прямо — шесть!

На веселую беседу все падки. Кому не охота народ посмешить, свою шутку к чужой пристроить? Вот и вылазит вперед очередной балагур. Озорно ухмыльнувшись, просит:

— Иван, зануздай мою кобылу!

Затем, изменив голос, сам себя спрашивает:

— Зачем это?

— Не видишь, что ли, Москву назад брать еду!

— А сам что, справиться с кобылой не могешь?

— Да ты глянь, паря, у меня-жеть ломоть в руках.

— Ну дак положи его в шапку.

— Не лезет!..

И так потешно он разговор двух неотесанных мужиков изображает, что даже самые неулыбчивые посадники лицом теплеют. А балагуру того и надо.

— В прохладе живем, — сообщает он. — Язык болтает, а ветерок продувает. Ел, не ел, а за столом посидел. Сам не воевал, зато ратничков у себя на дворе повидал.

— А скажи-ка, любезный, что ты за Москву просишь? — делая вид, что ищет за пазухой деньги, подступает к нему следующий потешник. — Я торговаться не привык. Куплю не глядя. Но только учти: медные деньги звонче золотых. Чай, колоколов из золота не льют…

Однако не всем подобные шутки по вкусу.

— Цыц на вас, зубоскалы! — обрывает их один из посадских распорядителей. — Недосуг нам, ребяты, на пустяки сбиваться. Речь про новгородское замирение шла. Но удержит ли оно шведов — вот задача. Так что своя рука не токмо в ополчении, но и здесь нам потребна будет. На ляхов ходи, но и про шведов не забывай! Свиньям в огороде одна честь — полено!

— А и верно! — поддерживают его одобрительные голоса. — Ярославль — тоже место горячее. Ежели в Москве гром гремит, и у нас слыхать. Ежели над Новгородом молоньи заметались, и над нами небо треснет. Это с краю отсидеться можно, а мы тут, как у черта на лысине: снизу пламя, а сверху дым. Вот и крутись, как хочешь…

На двух безусых юнцов в серых долгополых кафтанах с короткими широкими рукавами и шесть сопровождавших их всадников, проскакавших мимо, никто из посадников и внимания не обратил: мало ли гостей в Ярославль наезживает? После московского пожара изрядная часть столичного дворянства и купеческой знати по северным замосковским городам разбежалась. Вот и пересылают детей друг к другу — из Ростова в Ярославль и другие окрестные города. У них своя жизнь, свои заботы, свои связи. А коли так, пускай себе скачут! Но когда всадники к воеводской избе князя Пожарского повернули, а юнцы, молодецки спешившись, навстречу взволнованному родителю на крыльцо взбежали, посадников радость прошибла:

— Так это же сыны Дмитрия Михайловича! Его стать, его выглядка. Ну чистые орлы! И одеты без бахвальства. Детки из имущих семей привыкли рядиться в парчу да бархат, в круглые заморские коротайки с борами и золотым шитьем, а эти, поглянь, в простых опашнях прибыли.

И пошла гулять по Ярославлю молва: «Неробкую душу в князя Пожарского Бог вложил. Сам против ляхов идет и сыновей с собою ведет. Значит, верит, что одоление за земской ратью будет. Добрый знак!».

Юнцы и впрямь сыновьями князя Пожарского оказались. Петру шестнадцать лет минуло, Федор на год младше. Один лицом в отца пошел, другой — в мать. Глаза у него большие, девичьи, нос тонкий, чуть вздернутый, с губ мечтательная улыбка не сходит.

Вместе с ними в Ярославль прибыл сын Кузьмы Минина, Нефед. Он вдвое старше братьев-погодков, зато ростом на голову ниже и в плечах попросторней. Сразу видно — человек тертый, степенный, доброжелательный. Ну точь-в-точь дворовый дядька, приставленный к отпрыскам поместника средней руки, чтобы охранять, направлять и заботиться о них ежечасно.

На самом-то деле с Петром и Федором Нефед знаком шапочно. Он за отца мясную торговлю в Нижнем Новгороде вести остался, матушке своей, Татьяне Семеновне, не богатой здоровьем, помогать, а родовое поместье Пожарских Волосынино-Мугреево в Стародубском уезде у реки Лух находится. Ездить туда не попутно, да и не за чем. Минин с Пожарским великим делом скрепились, а семьи их так и не смогли сословные различия преодолеть, общий язык найти. Да скорее всего и не искали.