Борис Тумасов - Усобники

С братом Юрием он дружил и никогда ему не перечил. Иван понимал: если отец сказал, что не намерен дробить княжество Московское, значит, так оно и будет. А потому после смерти отца, князя Даниила Александровича, сидеть князем Московским по старшинству Юрию, а он, Иван, останется без удела. Но Иван и на то согласен и будет помогать Юрию сделать Москву богатой и княжеством великим.

Высказал Даниил Александрович мысль о Москве как о великом княжестве, и Иван об этом задумался. Понимал, трудным будет путь к величию Москвы. Первый, кто встанет на этой дороге, — родной дядя, брат отца, великий князь владимирский Андрей Александрович. Он уже готов обнажить меч на Переяславль.

Возвращались с охоты не спеша, не гнали приморенных коней, и каждый размышлял почти об одном и том же. По правую руку Даниила Александровича — Юрий, по левую — Иван, а позади гридни и санный обоз с добычей.

Князь Даниил будто догадался, о чем думал меньший сын, сказал:

— Весной, Иван, отправишься в Переяславль, встанешь над переяславской дружиной. Как проведаешь, что князь Андрей двинулся на переяславцев, заступи ему путь, а там и мы с князем Тверским подоспеем.

— Слышал, будто великий князь звал на нас князей Ростовского и Ярославского? — спросил Иван.

Князь Даниил кивнул.

— Не послать ли им, отец, грамоты, чтоб не держали руки великого князя?

— И я о том мыслил, Иван, да ретивы князья Константин и Федор.

— А ежели грамоту с посулами?

— Слыхал, они у Андрея просили переяславскими сольницами совместно владеть, — сказал князь Даниил Александрович.

— И что великий князь? — задал вопрос Юрий.

— Оставил без ответа, — усмехнулся Даниил Александрович. — Будто не слышал, чего князья просили.

Тут Иван снова голос подал:

— А ты, отец, посули, а тот посул посулом и останется.

Даниил Александрович кинул на меньшего беглый взгляд, подумал: «Хитро, хитро, посулить — не значит дать…» А вслух произнес:

— Разумно, сыне. Покумекать надобно. Как мыслишь, Юрий?

— Без того, что Иван советует, князей Константина и Федора от великого князя не оторвать.

— Так и поступим, — согласился с сыновьями Даниил Александрович. — Пошлем грамоты в Ростов и Ярославль.

При впадении Которосли в Волгу, на торговом пути, во времена Ярослава Мудрого заложили город и нарекли его Ярославлем. С той поры город разросся, обустроился, удивляя приезжающих обилием рубленых и каменных церквей, детинцем на холме и большой церковью на мысу — храмом Успения.

На княжьем дворе палаты и постройки всякие. А за детинцем посад Ремесленный, огороды и выпасы.

В Ярославле Олекса бывал лет пять назад. Они с дедом-гусляром пришли сюда из Ростова Великого, а ныне в Ярославль прислал его князь Даниил с письмом к князю Федору Ростиславичу. Прельщал московский князь ярославского сольницами переяславскими, обещал добром отблагодарить, коли Федор Ростиславич с Москвой заодно будет. Заманчиво писал Даниил, было отчего задуматься. Боялся великого князя, но посулы князя Московского перетягивали…

И тогда решил Федор Ростиславич на Переяславль с великим князем не идти, а послать полсотни дружинников с воеводой, самому же на болезнь сослаться. А потом что Бог даст. Будет удача у великого князя — с ним ярославский, воевода на Переяславль ходил, отобьется Даниил — он, Федор Ростиславич, всего-то малую часть дружин в подмогу князю Андрею Александровичу выделил. Попробуй попенять…

Колючий осенний ветер будоражил Волгу и Ахтубу, гнул камыш в многочисленных рукавах и, вырываясь в море Хвалисское, поднимал воду. Последние купеческие корабли покидали Сарай до заморозков, уходили к берегам Персии, а оттуда уже гости торговые отправятся караванами через пустыни и неведомые земли в Самарканд и Бухару, Хорезм и дальше, за грозные горы. За ними живут народы, торгующие шелками и еще многими чудесными товарами.

В ту осень на кораблях увозили невольников-ногайцев. Невольничий рынок в Сарае, на голом, продуваемом насквозь берегу, был наводнен рабами. Их гнали толпами, как отары, и продавали дешевле захудалой овцы.

Невольникам-ногайцам, чтоб не пытались бежать, набивали на ноги колодки или подрезали сухожилия. Такова была воля того, кто называл себя потомком великих Чингиса и Батыя. Он, непобедимый и могучий Тохта, покарал ослушника Ногая. Где теперь Ногай, возомнивший себя ханом? Труп этого шелудивого пса склевало воронье. И так будет с каждым, кто даже в помыслах посчитает себя равным ему, хану Тохте…

А остатки Ногайской Орды, переправившись в низовьях Дона, уходили берегом Сурожского моря к горбам Кавказа. Скрипели колеса двуколок, брели старики, женщины и дети, стада и табуны, чтобы на левобережье бурной Кубани-реки найти себе пристанище. Так побитый и пораненный зверь ищет логово, чтобы зализать раны.

С первым апрельским выгревом, когда стаял снег на полях, но еще оставался по лесным буеракам да по глубоким оврагам, из Владимира выступил великий князь с конной дружиной. По дороге к нему пристал князь Константин Борисович, а из Ярославля привел четыре десятка гридней воевода Дрозд, и полки сдвинулись на Переяславль.

Недоволен великий князь Андрей: схитрил ярославский князь, не прислал дружину. Хотел было не принять его воевода с малым отрядом, но до поры промолчал. Настанет день, и он, князь Андрей, напомнит об этом Федору Ростиславичу.

У великого князя на душе неспокойно. Не потому, что терзала совесть, — ведь на родного брата войной пошел. Но у князя Андрея нет угрызений совести, не испытывал их ни сейчас, ни тогда, когда против брата Дмитрия меч обнажал. Беспокоит его, отчего хан Тохта не дал ему воинов?

Прежде, когда Андрей с Дмитрием вражду за великий стол повел, ордынцы ему помогли, на великое княжение посадили. И хотя они немало зла на Руси наделали, крови русичей пролили и многочисленный полон угнали, князь Андрей по воле хана Русью владеет.

Мысль, что хан отказал ему в своей поддержке, тревожит князя Андрея Александровича. Чем вызвал он недовольство хана Тохты? Ведь угождал, землю у ног его целовал, а уж сколько всякого добра, золота и серебра подарил и хану, и всем, у кого хоть малая власть в Орде была.

Теплилась у князя Андрея надежда, что Даниил не посмеет сопротивляться, миром уступит Переяславль, чай, понимает, на великого князя замахнулся, у кого ханский ярлык на господство…

Может, оттого Андрей Александрович и двигался не торопясь, словно давая брату Даниилу, князю Московскому, время одуматься. А когда переступили рубеж Переяславского княжества, прискакал дозорный из ертаула с недоброй вестью: у Клещина озера собралась рать князей Московского и Тверского и дружина переяславцев. Кроме конных гридней выставили князья еще пеших ополченцев. Правое крыло московская дружина держит, в челе Михаил Ярославич, князь Тверской, встал, а по левую руку — переяславцы.