Томас Фланаган - Год французов

— Я уже ранее предлагал вам, капитан О’Доннел, ехать в Баллину и обговорить с командующим гарнизона условия вашей капитуляции.

— Как же, примет он нашу капитуляцию! Слишком хорошо вы о нем думаете. Английским гарнизоном там командует Эллисон, отъявленный оранжист. Хорош бы у нас с ним разговор вышел. — О’Доннел покачал головой. — Я поклялся, что сохраню Киллалу Объединенным ирландцам, и клятву свою сдержу.

— Какой в этом сейчас смысл? Французы далеко на юге, от Уэстпорта до Баллинроуба в нашем графстве хозяйничают англичане. Повсюду, кроме нашей богом забытой пустоши.

Он лишь снова покачал головой, но промолчал.

— Подумайте не только о спасении тех, кто остался верен престолу, но и о своих товарищах.

— Плохую услугу я им окажу, если отдам их в лапы Эллисона. Они с Деннисом Брауном, что в Уэстпорте сидит, два сапога пара, только Эллисон при погонах.

— Ваш священник, господин Хасси, тоже разделяет мое мнение.

— Господин Хасси — сын богатого скотовода из Западного Мита, он туда каждый год ездит, свежую говядину ест да вином из Испании запивает. Легко ему проповедовать смирение безземельным батракам да тем, у кого клочок земли на взгорье. Случись, нас всех перевешают, господин Хасси лишь скажет, что на то воля господня, и прочитает проповедь против беззакония. Что-то не видно было нигде господина Хасси, когда несчастного Джерри в тюрьму везли.

Мы беседовали долгим сентябрьским вечером, только что прошел дождь, и воздух был чист и свеж. Закатные лучи падали на мои растерзанные книги. Душа полнилась тревогами, и все же в ней нашлось место сочувствия этому смятенному молодому человеку. Его одолевали недостойные обиды и опасения, хотя добродетельное сердце противилось им. Сидел он, широко расставив ноги, положив на колени загрубелые руки, руки пахаря. Из окна мне была видна убогая улочка и за ней — угрюмый океан, принесший нам смерть и разруху. И сторонники короля, и его противники оказались теперь в узилище общих невзгод.

Осторожно и ненавязчиво, как мог, я растолковал ему всю отчаянность его положения, впрочем, он и сам это прекрасно знал.

— От французов нет никаких известий, — посетовал он, — очевидно, всю страну поднять не удалось. Нам не на что надеяться, разве что подоспеет второй французский флот и бросит якорь именно в нашей бухте. Не понимаю, почему англичане до сих пор не двинули на нас войска. Чем нам защищаться? Пиками, сотней-другой мушкетов да тремя пушками, с которыми мы не знаем, как управляться. Ничего у нас больше нет, только еще пленные йомены в крытом рынке.

Поначалу я не понял, к чему он это сказал, а когда догадался, судить об этом, вероятно, можно было по моему лицу.

— Не бойтесь, — заверил меня он. — Я не позволю О’Кейну перерезать всех жителей Киллалы, кто стоит за короля, пока я могу их выгодно обменять.

Слова его меня поразили, и я не нашел что ответить. В растерянности переводил я взгляд на окно, на зеркало, на книги.

— Именно так я и поступлю, именно так, — повторил он, убеждая скорее самого себя, нежели меня.

— Капитан О’Доннел, я ушам своим не верю. Не верю, что вы или ваши люди учините резню безоружных.

— Еще день-другой, и мне придется спасать свою голову, да и товарищей. И уж тогда, будьте уверены, я этим сбродом воспользуюсь, — он презрительно кивнул в сторону рынка. — Они столетиями нас тиранили, натерпелись мы под их сапогом.

— Вы не правы, — возразил я, — и сами это отлично знаете. Среди ваших пленников лишь один помещик — бедняга Купер. Да и у него земли заложены-перезаложены. Остальные — лавочники да ремесленники. А есть даже такие, у кого земли еще меньше, чем у вас. И разницы меж вами никакой, только вы — католик, а они — протестанты.

— До чего ж, ваше преподобие, вы плохо знаете эту страну! — изумился он, неожиданно просветлев лицом: настроение у него, как и у всех его соотечественников, весьма переменчиво. — Почему все должно кончиться именно так? Разве мы оба не видели могучую французскую армию с пушками? А как они вышибли англичан из Каслбара? Те, драпая, своих же давили.

— Вы и впрямь верите, что британское правительство допустит хаос в Ирландии? — спросил я. — Капитан О’Доннел, вы же здравомыслящий человек, и я умоляю вас: не будьте опрометчивы!

— Э, да что толку пустословить? Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Не раз дома заслушивался я Оуэна Мак-Карти: он читал стихи о кораблях из Франции, об освобождении Гэльского народа; корабли-то пришли, да видите, что нам досталось?

— Вам бы поменьше слушать всяких кабацких бардов, поинтереснее бы что придумали.

— Кабацких бардов? — вскинулся он. — Мало же вы о нас знаете или не потрудились узнать больше. — В ту минуту он напоминал гнусного О’Кейна, разве что в отличие от того в словах О’Доннела не было личной злобы ко мне. Он скорее обвинял самое историю. — Мы жили точно в склепе: двери за семью замками, окна за глухими ставнями. — С этими словами он, даже не попрощавшись, покинул меня, оставив наедине с книгами. Сейчас они показались мне вдвойне дорогими сердцу.

Так, постоянно подвергаясь опасности, мы и жили. Крайне редко достигали нас вести из внешнего мира, за пределами Баллины. Их приносил то бродячий торговец, то странник, умудрившийся незаметно пройти через расположение английских войск. И каждый приносил мешок небылиц, слышанных в тавернах да на перекрестках. Легковерным по этим рассказам могло бы показаться, что могучее повстанческое воинство победоносно прошагало по Коннахту, а французы лишь при сем присутствовали, постреливая из своих громогласных пушек. Но вдруг воинство это исчезло, то ли в Ольстере, то ли в центральных графствах. Каждая такая легенда — событие в тавернах Киллалы, рассказчика привечали и поили вдосталь. Мы, истинные патриоты, знали цену этим россказням, и все же неприятно было выслушивать их и лицезреть последующие пьяные оргии.

Но однажды в начале сентября появился человек совсем иного склада. Был он прорицателем, и звали его Антони Дуйгнан, средних лет, пугающего обличья, с огромной зловеще-черной шишкой. Говорил он и по-английски, и по-ирландски, причем переходил с одного языка на другой, когда ему вздумается, невзирая на то, кто его слушает. Не помню, говорил ли я о бродячих прорицателях, когда перечислял тех, кто кочует по всей Ирландии. Как и волынщики, скрипачи, поэты, жестянщики, учителя танцев, прорицатели скитаются по деревням. Как явствует из их прозвания, занимаются они прорицаниями, рассказывают поверья и легенды, понемножку колдуют и слывут среди деревенских непонятными, ненадежными и изворотливыми людьми, хотя и наделенными таинственной сверхъестественной силой. Среди доверчивых и простодушных крестьян, вынужден с сожалением признать, им живется вольготно, ибо крестьяне и без них одурманены идолопоклонством католической веры.