Томас Фланаган - Год французов

— Тем более что вам она ничего не стоит, — вставил Корнуоллис, — всего-то малость: выпустить на свободу изменника.

— Ну зачем же на свободу?! — возмутился Браун. — Но и вешать не обязательно. Есть же и другие наказания. Ссылка сулит юноше довольно мрачную жизнь. А Джордж только спасибо скажет, если удастся отделаться ссылкой. А насчет Джона я вас не обманул. Я его отлично знаю. Он не изменник, а всего лишь избалованный мальчишка. Сначала отцом, а потом и Джорджем. Горячий и бесстрашный юноша. Думаю, вам бы он понравился.

— Сомневаюсь, — ответил Корнуоллис, — он уже не маленький, должен понимать, что зло, а что добро, и тягчайшее зло с его стороны — смущать души верных королю крестьян. Ведь у них в отличие от него нет заступников в суде. Пора вам в этой стране, и вельможе, и простолюдину, и богатому, и бедняку, понять, что закон сильнее их страстей и прихотей.

— Но вы же, право, и не утверждаете, что бедняга Джон должен непременно кончить на виселице? Поверьте, это огорчило бы очень многих, а не только Джорджа.

— Верно, не утверждаю, — кивнул Корнуоллис, — о переменах, которые грядут в Ирландии в ближайшие годы, стоит поговорить подробнее. Вы, господин Браун, человек очень толковый, и ваш совет будет кстати. Но, бога ради, последите за своей речью, не сбивайтесь на этот ужасный акцент. Вы куда более убедительны, когда разговариваете как англичанин.

— Господи, вы один из немногих англичан, кто так тонко чувствует нашу страну. Может, и у вас в жилах капелька ирландской крови?

— Простите за бестактность, господин Браун, но твердо говорю — нет.

Браун снова улыбнулся, на этот раз широко, не скрывая радости.

— Если вам позволяет время, давайте еще немного потолкуем об Ирландии. Что может быть дороже моему сердцу?

Часом позже Корнуоллис стоял у окна отведенных ему в замке покоев. Окна выходили на мощеный двор. Дождь то стихал, то принимался вновь. Двое солдат-часовых у статуи Правосудия с завязанными глазами промокли до нитки. Сгинул бы весь остров без следа под этим дождем — Англии стало бы спокойнее. Ирландия и так наполовину вода: дожди, болота, реки, озера, поросшие камышом. Вот человек в коричневом плаще что-то сказал часовым и бегом понесся во дворец, придерживая обеими руками шляпу от неистового ветра. Чиновник? Скорее, доносчик. Ирландия их любовно пестует: сначала они вкусят измены, потом в страхе бегут за спасением к властям. Тут, в этом огромном замке, современные кирпичные стены которого прилепились к старым башням времен Тюдоров, мы и скупаем у них по дешевке сведения. Елизавета покупала головы неугодной знати. Их вытаскивали из мешка за волосы, кровь капала на пол, не мигая смотрели мертвые глаза.

Да и те, кто плодил доносчиков — дворянство Ирландии, — не лучше. Сами они величали себя англо-ирландцами или ирландско-английскими дворянами. Только какая разница? Они приносили в Лондон свой косноязычный грубый говор, потом уезжали восвояси, в холодные, заложенные-перезаложенные усадьбы. Провинциальная знать плела интриги и заговоры, борясь за власть, за похвалу из замка наместника, за приглашение с женами на бал при свечах. Деннис Браун, несомненно, самый незаурядный из этого племени. Он не скупится на добродушные шутки, однако в карих глазах — настороженность и вероломство. Зачем понадобилась ему жизнь глупого мальчишки-помещика? Видимо, и ей отведена роль в неизвестных пока замыслах Брауна. Иначе это все равно что выторговывать жизнь монгольского князька или индейского вождя. Но и Мур нужен ему лишь до поры. Пока не скинут их игрушечный парламент и не уймут сладкоречивых ораторов и продажных карьеристов.

— Простите, сэр, — появился Уиндэм. Корнуоллис повернулся к адъютанту. — Пришел корабль с почтой, снимается с якоря утром.

— О Нельсоне наверняка ничего не слышно, — бросил Корнуоллис, — или о Бонапарте. Там, в Египте, на Средиземном море, решается судьба Европы, а мы завязли в этом болоте. Впрочем, мне уже все равно. Прослужил я немало, почти сорок лет. Наведу раз и навсегда порядок на этом проклятом острове — и на покой, к себе в поместье, что, разве я не прав? Между прочим, Уиндэм, Бонапарт не намного старше вас. И вот вам — второй Александр Македонский. Жаль, что вы родились не французом.

— Жаль, сэр.

— А задумывались ли вы, Уиндэм, что пройдет чуть больше года, и вы будете служить уже в новом столетии.

— Но в прежней армии.

— А вот этот вопрос вам придется обсудить с господином Бонапартом. У него на этот счет свои взгляды. Он нагл и находчив. Дай ему волю, весь мир вверх тормашками перевернет. Разве можно такое допустить, а?

— Ни в коем случае, сэр, — ответил Уиндэм, аккуратно раскладывая сообщения на тяжелом голом столе.

— Новое поколение, — продолжал Корнуоллис, — и Бонапарт, и Эмбер, и все прочие из Парижа. Бедняга Эмбер, человек он весьма незаурядный, а попроси его расписаться, так он вряд ли сумеет. А человек весьма незаурядный.

— При Баллинамаке он действовал не лучшим образом, — вставил Уиндэм.

— Да что Баллинамак! В Ирландии загубили свое доброе имя и другие полководцы: Эссекс, Рали, этот испанец Лаузун. Жаль, что Лейка запомнят по Каслбару, а не по более звучному названию, скажем Рамийи, Мальплаке, Йорктаун. Я же свое доброе имя намерен сохранить. Ирландии, господин Уиндэм, нужны перемены, и незамедлительные. Слишком часто и слишком долго ограничивались мы полумерами. Нам это слишком дорого обходится. Тем более что вот-вот нагрянут французы. Ирландия должна стать частью Британии. Нужно разогнать их прогнивший парламент, привязать к нам страну железными цепями. Так мыслит Питт, так мыслю я.

— Трудная задача, сэр.

— Вы так думаете, господин Уиндэм? Может быть. Может, у нас недостанет ума сотворить новую Ирландию, но старую мы разрушим. Для этого нужно побольше эшафотов да людей вроде Денниса Брауна.

В Мейо Деннис Браун возвращался вместе с армией генерала Тренча. Сам генерал, судья менее взыскательный, чем Корнуоллис, счел Брауна на редкость симпатичным человеком. Конечно, он каждым волоском своим — ирландец, готов сыпать добродушными шутками и расчетлив, язык изыскан, под стать языку сэра Люция О’Григгера, героя «Соперников», хотя, конечно, и сам автор — Шеридан — тоже ирландец, по слухам, он говорил с ужасным акцентом.

С этим вопросом он и обратился к Брауну. Они ехали в открытом экипаже по прямой наезженной дороге к северу. Впереди них и позади двигалась кавалерия: цокали копыта, бряцали сабли. Далеко отстала пехота и еще дальше — обоз, в котором на телеге везли в Каслбар на суд пятерых узников.

— Акцент у Шеридана? — удивился Браун. — Вам, очевидно, рассказали про другого. Ведь Шеридан обучался в школе Уайта на улице Крафтон, а там из вас любой акцент выбьют, учеников, как нерадивых слуг, порют. А мы с вами едем в край, где заслушаешься, как говорят, что ни слово, то чеканный трилистник. [33] Трилистник — национальная эмблема Ирландии.