Томас Фланаган - Год французов

По-моему, забыл обо всем и Малкольм, он крепко обнял меня, и не существовало для нас в ту минуту никого ни в усадьбе, ни в целом Мейо, ни во всей Ирландии.

Охваченные сильным, но покойным чувством, мы удалились в спальню, где познали с мужем столько счастья. Впрочем, писать об этом весьма нескромно с моей стороны. Ровно в три часа дня, однако, я разбудила его, как он и просил, хотя мне и не хотелось. Он так спокойно спал, морщины, бороздившие лицо днем, разгладились. Я коснулась рукой его лба, и он тотчас открыл глаза и сел в постели. Потом вспомнил, что мы с ним дома, в безопасности, и улыбнулся. Я нагнулась и поцеловала его, и он поцеловал меня в ответ, нежно и умиротворенно, погладил по волосам.

— Сколько воды утекло, — сказал он, — с тех пор, как сиживали мы в Лондоне, в доме у твоего отца, и вместе читали.

— И беседовали, — подхватила я. — Иной раз весь вечер напролет. — И покраснела, словно я не замужняя женщина и не в постели со своим супругом.

— И беседовали, — повторил он и погладил меня по волосам.

— Те книги сейчас у нас. В твоем, Малкольм, кабинете. Все твои любимые. Пока ты не вернешься, я буду читать их каждый вечер, и будто ты снова рядом, и уже не так тоскливо.

— Конечно, — кивнул он. — Будто я рядом. — Улыбнулся, а улыбается он моим словам часто, словно находит в них некое скрытое удовольствие, хотя никогда не говорит какое.

В четыре часа он вывел лошадь, я пошла проводить его. У ворот он вскочил в седло и поскакал в Баллину, где присоединится к нашим патриотам. Проехав немного, он обернулся и помахал мне. Я разлучалась с ним не на один месяц, и следующая встреча произойдет совсем при других обстоятельствах.

Тяжелый переход выпал нам с Мак-Карти на следующий день: вовсю хлестал дождь, дороги раскисли. В Тоберкурри нас предупредили, чтобы мы обошли Коллуни стороной, городок верен старой власти, и что город Слайго охраняется сильным гарнизоном, на дорогах выставлены патрули. Нам удалось осторожно проскользнуть меж Слайго и озером Гилл на север узкой прибрежной тропой до деревни Россова Стрелка, в пяти милях от Слайго. Здесь знакомец Мак-Карти, поэт по имени О’Харт, держит таверну. С ним мы известили Мак-Тайра, чтобы он пришел на встречу со мной. Теперь всем известно, что бедный Мак-Тайр был представителем Объединенных ирландцев в Слайго. Любопытно, как четверо людей столь разных поприщ — поэзии и политики — оказались в тот день за одним столом в таверне.

Мак-Тайр явился лишь поздно вечером, и Мак-Карти, О’Харт и я скоротали дождливый день, дожидаясь его в таверне. Стояла таверна на берегу залива Слайго, местечко это называлось Памятной бухтой. Сквозь пелену дождя ее и не разглядеть, лишь свинцовые грозные волны. Дождь отвесно падал на соломенную крышу, и с нее сбегали журчащие ручейки. Кроме нас, посетителей не было, мы сидели за низким столом у камина и согревались горячим пуншем. Поначалу у Мак-Карти и О’Харта разговор не клеился, как часто бывает меж людьми одной профессии. Мне думается, О’Харт догадывался, зачем мы пожаловали, и миссию нашу не одобрял. Жена его, краснолицая и босоногая, подала нам большую миску варенной в мундире картошки, и мы, складывая кожуру прямо на стол, обмакивали картошку в плошку с солью и ели.

Мак-Карти уже давно, как только пересекли мы горбатый мост Оуэнмур, пребывал в плохом настроении. Дважды, несмотря на дождь, укрывшись одеялом, выходил он на маленькую пристань. А когда возвращался, одеяло бывало насквозь мокрым, густые рыжие волосы слипались. Или встанет у окна, стиснет кружку узловатыми пальцами и стоит полчаса.

В восемь вечера появился Мак-Тайр, средних лет, коренастый, с грубыми чертами, круглой, как орех, головой. Несколько раз случай уже сводил нас в Дублине и Белфасте. Семья Мак-Тайров — известные в графстве Антрим пресвитериане. Не знаю, какими судьбами попал он в Слайго и стал торговать полотном. Говорят, что лен — плоть и кровь северян: они его растят, чешут, отбеливают, прядут и продают. Когда собирают лен, над полями в Ольстере стоит сладковатый, дурманящий запах. Держался Мак-Тайр с похвальной степенностью, одет был аккуратно — снял промокший и грязный плащ, и по костюму не догадаться, в какую погоду он ехал верхом: темно-коричневый сюртук, застегнутый на все пуговицы, жилет и белая рубашка с незатейливой кружевной оторочкой по рукаву. И лишь тупоносые сапоги заляпаны желтоватой глиной.

— Плохи дела, — бросил он, выглянув в окно, хотя, очевидно, имел в виду не погоду. Он кивнул Мак-Карти, протянул ему руку. Во взгляде читались настороженность и недоверие.

О’Харт принес кружки со свежим, дымящимся и ароматным, пуншем, сам же вышел из комнаты, с нарочитой осторожностью закрыв дверь. Мак-Тайр поднес кружку к носу, долго принюхивался, потом залпом, со смаком, выпил с полкружки. Мак-Карти немного успокоился, но смотрел по-прежнему настороженно.

Французские корабли были замечены у побережья от Слайго до Бандорана и в бухте Донегол. Но от Донегола до Киллибегса изрезанный мелкими бухтами берег круто обрывался к морю, и в глубь острова от озера Суилли к Лондондерри тянулась гряда холмов. Может, корабли бросили якорь у Донегола, но, застигнутые штормом, не могут высадить войска, как случилось в 1796 году с Гошем и Тоном в заливе Бантри.

— Снова «протестантские ветры» задули, да еще с дождем, — не без издевки сказал Мак-Карти и чуть заметно улыбнулся Мак-Тайру.

Мак-Тайр не обратил на это внимания. Восстание в Ольстере больше не поднять, он не сомневался. Где-то в ущельях Антрима еще остались повстанцы, но на них устраивали облавы и уничтожали. Сколько селений в тех краях пожгли англичане, сотни фермерских домов и крестьянских лачуг.

— Там дом Тилинга, — заметил я.

— Был.

— А что, если Эмбер приведет армию в Ольстер?

— В Ольстер? Да вы, должно быть, не в своем уме. Мимо Слайго, мимо Балишаннона? А в Эннискилене его ждет не дождется генерал Тейлор с армией.

— Лейк тоже ждал — в Каслбаре, — вставил Мак-Карти, — однако не устоял.

— Знаю, слышал. — Мак-Тайр вытащил очки в квадратной оправе и водрузил на короткий нос.

— Ну а что, если мы все-таки прорвемся, — не отставал от него я. — Помогут ли нам ваши парни, что прячутся сейчас по ущельям?

— Эх, да если вы доберетесь до Ольстера, вам лучше всего податься в горы Донегола, там вас и за месяц не сыскать, сидите да ждите французские корабли.

— Заждались мы кораблей с испанских берегов, — вдруг произнес Мак-Карти.

— Почему с испанских? — недоуменно спросил Мак-Тайр.

— Стихи есть такие, — ответил Мак-Карти все с той же ухмылкой-издевкой.

Мак-Тайр смерил его недобрым взглядом, потом вновь повернулся ко мне.