Илья Гордон - Мать генерала

Генерал Ходош в эти дни перешел на новый наблюдательный пункт — в ригу на хуторе Тарасовка. Отсюда в полевой бинокль он уже ясно видел свой дом. Генералу очень хотелось хоть что-нибудь узнать у жителей хутора о судьбе своих близких, но спросить было не у кого: на хуторе не осталось ни души.

Возле миядлерского кургана, откуда с ним говорила по радио мать, было тихо и безлюдно.

«Что там?… — подумал генерал. — Все погибли или во время контратаки выскользнули из окружения?»

Наблюдатели засекли вражеские огневые точки. Большую часть артиллерии, как и предполагал генерал Ходош, противник сосредоточил в Кобылянской балке. Туда генерал и приказал направить огонь своих орудий.

Когда огонь противника был подавлен и в атаку пошли советские танки и мотопехота, вместе с наступающими частями вошел в Миядлер и генерал.

Вечерело. Солнце садилось. Густые облака дыма неслись по ветру навстречу войскам — это горели дома, подожженные фашистами при отступлении. Ярко-красный закат, смешавшись с багровым заревом пожара, залил почти половину неба.

Вскоре от многих домов селения остались только печные трубы, тлеющие головешки, битая черепица да осколки стекла. Остальные дома стояли без дверей и окон, обугленные и полуразрушенные.

Миядлер был пуст — ни души на обезлюдевших улицах.

«Миядлер теперь стал погостом, — вспомнил генерал слова матери. — Если есть на земле ад, то я в этом аду».

«Где она теперь? Где жители Миядлера? Где радость, которая бурлила в каждом доме, на перекрестках таких пустынных теперь улиц?…»

С душевным трепетом приближался генерал к своему дому, который был охвачен пламенем. В просветах густых клубов дыма, бившего ему прямо в лицо, генерал Ходош увидел грушевое дерево, которое он посадил когда-то. Мимо с лязгом и грохотом проносились танки, катились орудия, скрежетали на крутом повороте машины. Но генерал, казалось, ничего не видел и не слышал. Опустив голову, он словно окаменел, глядя на жарко полыхавшее пламя. Наконец он очнулся и, все еще смутно надеясь найти хоть какие-нибудь признаки жизни в родном гнезде, вошел во двор. Крик отчаяния готов был вырваться из его груди: он увидел свою мать, она висела на нижнем суку грушевого дерева.

Вот и сбылась, Эстер, твоя мечта: еще раз встретилась ты со своим сыном Эзрой. Но смотрят и не видят мертвые, застывшие глаза, не видят своего любимца, жемчужину твоей вдовьей жизни, как ты его называла. Не поднимутся много потрудившиеся на твоем веку руки, чтобы обнять сына, гордость семьи Ходошей и Свидлеров, гордость всего Миядлера.

Когда Эзра Ходош поднял голову, он увидел партизан из отряда Охримчука. И первой порывисто бросилась к нему Марьяша…

1964

Будьте здоровы.

Мустервирты — образцовые хозяева (нем.).

Стихи Д. Гофштейна. Перевод С. Олендера.

Пожалуйте! (нем.).

Вы немец? (нем.).

Да, немец (нем.).

Должен ли я здесь стать шульцем? (нем.).

Да, так, так! (нем.).

Евреи! (нем.).

Мне кажется, что он партизан (нем.).

Нет, нет (нем.).

Почему? (нем.).

Нет, нет, этому не бывать! (нем.).

Нет, нет и еще раз нет. Это невозможно (нем.).

Еврейка.

Резерв Главного командования.

Говорите ли вы по-немецки? (нем.).

Мать (нем.).

Черт возьми! Проклятая! (нем.).