Филипп Ванденберг - Вторая гробница

Приветливая дама в капитанской униформе и круглой шапочке на голове – весьма смело по тому времени – продавала программки в отделанном серым мрамором фойе.

– Да, какой-то Чемберс играет на кинематографическом органе, – сказала она, – в день проходит по три представления. Чтобы увидеть Чемберса, Говарду пришлось купить билет на фильм. Красные плакаты обещали историю из времен Древнего Рима и гладиаторские бои с настоящими львами.

«Трокадеро» вмещал более двухсот зрителей, кроме того, в нем были боковые ложи, каждая на четыре персоны. На возвышении, в торцевой части зала, стоял орган – громадное чудище с золочеными трубами и такими же ангелочками.

Говард занял крайнее место в последнем ряду и слушал шикарную органную музыку, которой развлекали публику до начала сеанса. Потом погас свет – представление началось.

В темноте Картер незаметно поднялся на возвышение к органу. Клавиши органа тускло освещала низко подвешенная лампа. Сначала Говард даже не узнал Чемберса – настолько изменился бывший органист церкви Святых Петра и Павла. Его некогда вьющиеся волосы были коротко пострижены, а сам Чемберс носил усы и был одет в шикарный красный сюртук, который придавал ему вид зажиточного денди и делал похожим на директора цирка.

Чемберс, целиком поглощенный аккомпанированием маршу гладиаторов, играл руками и ногами и не заметил в тусклом свете, как к нему сбоку приблизился Картер. К тому же Чемберс постоянно смотрел на экран, чтобы музыка соответствовала движениям актеров.

Он испугался, когда вдруг увидел перед собой Картера. Чемберс его сразу узнал.

– Вы?… – замешкавшись, спросил он. – Что вам здесь нужно?

– Я ищу Сару Джонс, – прошептал Говард, чтобы не мешать представлению.

Чемберс поднял руки, но это движение было адресовано не Картеру: он с силой нажал на клавиши, аккомпанируя новой сцене фильма. Говард подумал, что тот не понял его, и после того, как закончилось фортиссимо, снова повторил:

– Я ищу Сару Джонс!

И тогда Чемберс прошипел, повернув голову в сторону:

– Я же не глухой. Оставьте меня в покое. Разве вы не видите, что мешаете!

Но Картер был упрям.

– Вы наверняка знаете, где она живет! Почему вы не хотите ответить на мой вопрос?

– Ничего я не знаю, – пробормотал Чемберс, – но даже если бы я зная, то сказал бы вам об этом в последнюю очередь!

У Чемберса появилась пара свободных минут, потому что гладиатор на экране говорил, и его слова выводились для зрителей на картинке.

– Что я вам такого сделал? – прошептал Говард.

Чемберс не спускал глаз с экрана.

– И вы еще спрашиваете? – горько фыркнул он. – Вы отняли у меня Сару Джонс!

– Отнял? Отнять можно только то, что принадлежит другому. Мисс Джонс вам не принадлежала!

– А вам?! Разве она вам принадлежала?

– Я никогда не говорил этого. Мы просто любили друг друга.

– Ха, это смешно! Вы были глупым школьником, у которого еще молоко на губах не обсохло. Вы утверждаете, что уже в таком возрасте понимали, что такое любовь?

– Да, именно это я и хочу сказать. Мы действительно любили друг друга. Может, Сара Джонс вам когда-нибудь говорила, что любит вас?

Чемберс ничего не ответил, потому что представление снова требовало аккомпанемента. Картеру показалось, что Чемберс хочет выместить свою злость на органе: как только гладиатор приблизился к симпатичной рабыне, он яростно забарабанил по клавишам, будто на экране происходила ожесточенная схватка.

После того как злость органиста немного улеглась, Чемберс проворчал в надежде избавиться от Картера:

– Единственное, что я знаю о Саре Джонс, так это то, что позапрошлым летом она уехала в Америку.

– В Америку? Но почему именно туда?

Чемберс состроил гримасу.

– Я не знаю. Меня же она не любила. А теперь убирайтесь, иначе я велю вышвырнуть вас отсюда.

Не тратя лишних слов, Говард ретировался. Снаружи, на площади Пикадилли, жизнь била ключом. Улицы были запружены кебами, в них сидели нарядные люди, спешащие в театры на Вест-Энде и Сохо. Картер видел все будто сквозь пелену: мерцающие уличные фонари, освещавшие витрины и пешеходов, прогуливающихся теплым весенним вечером.

Если Чемберс сказал правду, у него больше не было шансов найти Сару. Если Сара Джонс решила покинуть Англию и начать новую жизнь в Америке, ему придется смириться с мыслью, что он ее никогда не увидит. Но этого не должно случиться!

При входе на станцию подземки «Площадь Пикадилли» Говард остановился. Новый фонтан с богом любви Эросом посередине был излюбленным местом для встреч, и теперь он наблюдал за влюбленной парочкой.

Продавцы газет выкрикивали новости. В Лондоне шла газетная война; в прошлом году появилась «Дейли мейл» – многотиражная газета, которую продавали на улицах в жестокой конкуренции с «Дейли телеграф». С тех пор все знали о главных новостях из заголовков.

Газетчики прошли мимо Говарда, а тот, погруженный в свои мысли, все пытался понять, соврал ему Чемберс или нет. Может быть, он просто хотел, чтобы Картер прекратил свои поиски? Но как Говарду проверить это?

Картер бродил по площади Пикадилли около часа. Он был подавлен и совсем отчаялся. Наконец он решил сменить место и направился в сторону Трафальгарской площади, где было много подобных ему мужчин, отвергнутых и беспомощных. Когда настроение упало до нуля, Говард пошел в паб. Ни в какое-нибудь сомнительное заведение, а в приличный паб с полированными стеклами на входных дверях.

Картер заказал что-то покрепче, надеясь, что это снимет боль. Но потребовалось три порции джина, чтобы хоть немного ее унять. Совершенно неожиданно Говард вдруг оказался лицом к лицу со своими старыми проблемами. Спустя полчаса после того, как, уперев локти в барную стойку, Картер начал разглядывать свое отражение в бутылках на стене, его сосед, принявший такую же позу, поинтересовался, не глядя на него:

– Горе?

Картер не был уверен, относится ли этот вопрос к нему, поэтому молчал, пока незнакомец не спросил во второй раз, так же коротко:

– Женщины?

– Хм, – ответил Говард и взглянул на отражение соседа в бутылках. Он был среднего возраста и, в отличие от Картера, хорошо одет. Ничто так не роднит мужчин, как общее несчастье.

– Я не хочу об этом говорить.

– Это ничего, – сочувствующе заявил незнакомец. – Я могу вас понять. – И через мгновение добавил, разглядывая отражение Картера: – Джон Галлахер. – И протянул Говарду руку.

Картер с опаской относился к панибратству и неохотно ответил:

– Говард Картер.

Потом оба снова замолчали.

– Моя мать, – наконец начал Галлахер, – моя мать, ах, впрочем, все равно…

– Ну, рассказывайте уж! – выпалил Картер. – Что там с вашей матерью?