Филипп Ванденберг - Вторая гробница

Ужин у капитана закончился около одиннадцати, причем достаточно печально, потому что сэр Джон, окрыленный шерри, шампанским и виски, затянул длинный монолог о мореплавании, потерял нить разговора и заверил всех, что англичане – единственная морская нация на земле.

Картеру с трудом удалось успокоить Филлис, убедив ее, что, несмотря на пьющего капитана, «Беренгария» наверняка успешно доплывет до Америки, потому что в случае чего на этом корабле сможет принять командование кто-нибудь трезвый.

На Филлис тоже подействовало спиртное, и объяснение Говарда ее вполне устроило.

Впрочем, Говард тоже был нетрезв, потому что не поверил своим глазам, когда Филлис, придя в каюту, в которой было две спальни и ванная комната между ними, предстала перед ним обнаженной. На ней были только пара изящных туфель и шелковые чулки на подвязках.

Говард наслаждался, любуясь правильными формами тела, изящными бедрами и округлыми грудями. Весь этот возбуждающий вид сильно подействовал на притуплённое сознание закоренелого холостяка. Он сладострастно смотрел на Филлис, как вдруг его словно с головы до ног окатили холодной водой. Говард закричал на свою племянницу:

– Филлис, что все это значит?

Осознавая привлекательность своей наготы, девушка подошла к Говарду, протянула руки и сказала:

– Говард, ведь ты мужчина!

Непристойная самоуверенность Филлис сначала возбудила Говарда, но в тот же миг он взял себя в руки и резко возразил:

– Конечно, но ты – моя племянница, дочь моей сестры!

– И что? – вызывающе спросила Филлис. – Я тебе от этого меньше нравлюсь? Чарлз Дарвин женился на своей кузине!

Не без удовольствия разглядывая голую девушку, Говард тем не менее заявил:

– Нравишься ты мне или нет – это к делу не относится. Главке – нравственность. А что касается Дарвина, то кузина и племянница – совершенно разные родственники.

Однако на Филлис эти уговоры не действовали, она обвила шею Говарда изящными белыми руками и нежно прижалась к нему теплым телом. Картер не сопротивлялся. Несколько мгновений он даже наслаждался этой запретной чувственностью, но потом схватил Филлис за запястья и, втолкнув ее в комнату, повалил на разложенную кровать.

– Филлис, – серьезно произнес он, – никогда больше так не делай, слышишь?

– Но я люблю тебя, Говард!

– Я тоже люблю тебя, принцесса. Но, наверное, у нас немного разные представления о любви. Нам нужно закрыть эту тему, потому что нормы морали и законы запрещают это.

– Даже капитан Рейнольдс подумал, что я – твоя жена!

– Рейнольдс! Капитан – это не закон, к тому же он настоящий пьяница. Здесь не о чем говорить. Но если бы мы встретились случайно и не были родственниками, то…

– То что?

Говард молчал. Он не решался высказать свои мысли, потому что они совпадали с мыслями Филлис.

– То что? – повторила свой вопрос девушка, не надеясь на ответ, и начала тихо плакать.

На следующее утро «Беренгария» шла на всех парах юго-западнее Ирландии, следуя курсом 50 градусов северной широты и 10 градусов западной долготы. Филлис предложила позавтракать в каюте.

– Ты не заболела? – спросил ее Говард.

– Нет, – ответила Филлис. Она была печальна.

Чистое безоблачное небо не предвещало плохой погоды, о которой сообщил капитан, и вдохновило Картера на то, чтобы сесть в шезлонг на верхней открытой палубе и заняться лекцией, которую он уже написал на бумаге. Основной трудностью, как он считал, был вопрос о том, как удержать пару тысяч зрителей в течение одного-двух часов так, чтобы они не ушли и не умерли от скуки. Не содержание доклада должно было увлечь зрителей, а его форма, жестикуляция и мимика самого Говарда. Над последними составляющими, по мнению Кидика, нужно было еще хорошо поработать.

Пока Картер занимался театральными жестами и разучивал текст, за ним с соседних шезлонгов наблюдали другие пассажиры. Он застенчиво улыбался, кривлялся и выкатывал глаза, глядя по сторонам. В конце концов они начали подражать его мимике и движениям, но не в такой чрезмерной форме, как сам Говард. У всех был необычайно смешной вид.

Когда Картер это заметил, он замер в смущении. Он немного стеснялся и даже решил извиниться перед своим соседом в шезлонге.

– Я надеюсь, вы не посчитали меня сумасшедшим, сэр!

– С чего вы взяли? – с улыбкой ответил ему мужчина небольшого роста, которому было около тридцати пяти.

– Потому что я веду себя подобным образом. Но я всего лишь разучиваю свой доклад, который мне предстоит читать в Америке. Меня зовут Картер, Говард Картер.

– Тот самый знаменитый Картер, который обнаружил фараона?

– Тот самый.

Маленький мужчина удивленно поднял темные брови, которые напоминали две ровные черточки, и приветливо ответил:

– Очень приятно. Меня зовут Чаплин, Чарльз Чаплин.

– И зачем же вы едете в Америку, мистер Чаплин?

– Я еду сниматься в фильме. Я актер.

– Актер. Вероятно, я должен вас знать, мистер Чаплин. Но вы простите меня, я последние тридцать лет провел в пустыне. Там не показывают кино.

– Ах, знаете, мистер Картер, иногда это очень приятно: познакомиться с тем, кто тебя совершенно не знает. Но позвольте мне сделать замечание насчет вашей репетиции с докладом: вы больше привлечете внимание публики незаметными жестами. Понаблюдайте за нашими политиками, которые хотят убедить нас размашистыми жестами. Они выглядят лживо, недостоверно и даже смешно. А хватит лишь небольшого движения рукой, чтобы подчеркнуть искренность своих слов – Чаплин высвободил руки, которые до сих пор лежали скрещенными на груди, и слегка наклонил голову в сторону.

– Вы действительно великий актер, мистер Чаплин, – преисполненный удивления, произнес Картер. Сам того не желая, он неожиданно нашел великого учителя.

– Как я могу вас отблагодарить? – спросил Говард Чаплина после того, как они вместе проработали весь доклад с жестами и мимикой.

Чаплин покачал головой.

– Вы мне и так сделали большое одолжение.

– Я?

– Да. Когда вы вышли в Саутгемптоне на набережную, все репортеры набросились на вас и вашу прекрасную спутницу. Тем самым вы облегчили мне посадку на корабль. Я был бы вам очень благодарен, если бы то же самое произошло в Нью-Йорке.

– Все зависит от моего агента, мистера Кидика. Он преимущественно общается с прессой. Поверьте, у меня и в мыслях не было украсть у вас частицу славы.

– Но, мистер Картер, как я уже сказал, вы сделали для меня большое одолжение.

Пока актер говорил, он глазом знатока осматривал стройные ножки двух дам в теннисных костюмах. Они стояли возле перил и поочередно метали в мужчин соблазнительные взгляды. Происходящее вскоре заинтересовало и Картера, и Чаплин, заметив это, шепнул ему: