Милош Кратохвил - Магистр Ян

Гус отошел от окна, слегка кивнул бургомистру и советникам и покинул зал.

Господа советники бросились к окнам и уже без боязни открыли их настежь.

Толпа, стоявшая перед ратушей, потеснилась и образовала широкий проход для Гуса.

— Люди расступились перед ним, как Красное море перед иудеями, — ухмыльнулся Ганфштенгель.

Гус шел среди людей. Сняв шляпы, они приветствовали его. Толпа, освобождая дорогу, смыкалась сразу за спиной магистра. Люди отвернулись от ратуши и — чудо! — хлынули с площади.

— Уф! — сказал Штумпфнагель, вытирая лоб. — Как приятно посмотреть на чистую мостовую.

— Да, они скоро привыкли бы помыкать нами!

— А этот… Пора бы уж заняться Гусом.

Опасность миновала, и у советников развязались языки.

Но бургомистр повелительным жестом указал им на стол совета:

— Пора действовать без проволóчек. Я предлагаю…

Подмастерья спали. После тревожного ожидания наступило утомление, а за ним — сон. Они спали сном праведников и не просыпались ни от скрипа дверей, ни от света факела стражника, который будил их. Стражник был на редкость внимательный, — он не толкал ребят ногами, а тряс их за плечи, и парни щурились от резкого света… Они нисколько не удивились, когда тюремщик велел им встать и идти наверх. При свете факела ребята увидели черный проем дверей. Тьма всё больше редела, когда они поднимались по каменной лестнице, — по-видимому, на улице было светло, солнечно. Юноши даже не заговорили с угрюмым тюремщиком. Зачем? Он ведет их на волю. Иначе не может быть… Недаром магистр приходил в ратушу.

Когда парни, ослепленные внезапным потоком солнечного света, очутились в воротах ратуши, там стоял целый отряд городских стражников. Парней повели по площади на ближайшую улочку. В солнечных лучах ярко сверкали белые дома и пестрая одежда прохожих. Да, подмастерья вернулись в мир живых!

Но почему трех человек сопровождает столько алебардщиков? Похоже, что эти алебардщики ведут их к ближайшим воротам «На мостике».

Только любопытные люди, всё время подходившие на площадь, вызвали недоумение у подмастерьев. Эти люди останавливались и присоединялись к процессии, которая тянулась за отрядом конвоиров. Люди выпытывали стражников, куда ведут подмастерьев. В толпе поднимался недовольный ропот. Обступив подмастерьев плотной стеной, алебардщики начали ускорять шаг.

Сташек тревожно посмотрел на Яна, но тот только пожал плечами. Побледневший Мартин шел рядом, высоко подняв голову и пристально глядя вперед.

Процессия дошла до угла ближайшей улицы. Толпа прибывала. Лица людей становились суровыми, голоса сливались в гул. Нет-нет да раздавались отдельные выкрики:

— Куда вы ведете подмастерьев?

— Глядите-ка, они ведут их к новоместскому кату!..

— Отпустите!.. Что они вам сделали?..

— Эти ребята невинны!..

Сташек не мог понять, — нет, это невозможно!.. Почему?.. Что кричат люди? Ведь… Мартин и Ян глядели друг на друга. Ян еле заметно кивнул ему. Процессия остановилась, — она не могла войти в узкую улочку, толпа плотно забила вход в нее. Начальник отряда что-то крикнул передним, но из-за угла его слов не было слышно. Он обнажил меч и стал выкрикивать команды. Стражники повернули острые алебарды против толпы, образовали двойное кольцо вокруг узников и шаг за шагом начали теснить толпу, пока не появилось на мостовой небольшое свободное пространство. События разворачивались с молниеносной быстротой.

Отбросив алебарды, к каждому узнику подошло по два стражника. Оки крепко связали узникам руки за спиной. Двое схватили Сташека, сбили с ног, а третий стражник, подбежавший с другой стороны, взял юношу за волосы и резким движением потянул их. Меч сверкнул в воздухе — голова Сташека свалилась на мостовую, а стражник, державший юношу за волосы, едва не упал на землю. В то время, как обезглавленное тело повалилось на булыжник, в лужу крови, другие стражники швырнули Яна к ногам палача, сжимавшего окровавленный меч. Всё произошло так быстро, что Ян едва успел крикнуть:

— Вы… вы… собаки… убийцы!

Теперь настала очередь Мартина. Смерть на его глазах молниеносно скосила друзей. Не смерть — палач! Жестокие, коварные и трусливые убийцы! Думы вихрем пронеслись в его голове, — перед ним неожиданно раскрылся истинный смысл его жизни. Перед мысленным взором юноши возникали лица товарищей, в ушах звучали знакомые голоса. Мартин вспомнил своих друзей по работе и нужде, звон резцов в мастерской камнереза и химеру, которую он устанавливал на карнизе Тынского храма. Но явственнее этих образов, лиц товарищей и воспоминаний был один голос, и этот голос говорил: «Не страшитесь тех, кто убивает тело, — они не могут убить душу». Голос звучал громче, отчетливее. Тысячи людей обращались к Мартину. Этим голосом говорили уста прекрасной Йоганки и уста плотника Йиры. Голос звенел всё громче и громче: «Во имя одной святой правды с радостью примите презрение, темницу и смерть. Не ради позора вашего, а ради позора и страха ваших врагов настанет страшный суд и будут судить их живые и мертвые. Вам уготована вечная жизнь. Правда победит!»

Мартин не замечал гнетущей тишины, от которой цепенели люди, стоявшие на площади, — его окружал иной мир, мир голосов, ликования и радости. Он выпрямился, и его лицо озарилось веселой улыбкой. Палачи, заметив эту улыбку, даже опустили руки. Она вызвала у них смятение и ужас. Несколько латников набросились на парня. Они закололи его раньше, чем палач успел отрубить голову.

Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться. Только некоторое время спустя люди подняли над головами кулаки и закричали. Волнение усилилось, когда стражники стали протискиваться вперед. Камни полетели в них один за другим и начали ударяться о шлемы, латы и древки алебард. Стражники собрались вместе и попятились к ратуше. Задние ряды двигались боком, выставив алебарды против толпы. Это отступление походило на бегство.

Тела трех друзей остались лежать на небольшой круглой площади, две головы валялись в кровавой луже. Прохожие не могли оторвать глаз от ужасного зрелища. Казалось, время остановилось, чтобы запечатлеть это мгновение в глубине души каждого человека.

Оцепенение прошло лишь тогда, когда зарыдали женщины. Их слёзы вызвали глубокую скорбь. Люди начали расступаться, освобождая дорогу Йоганке.

Высокая и прямая, она шла к телам, лежавшим на мостовой. Движения девушки утратили гибкость, — горе сковывало ее члены, мешая ступать легко и свободно.

Смертельно бледная, Йоганка остановилась перед обезглавленными телами, широко раскрыв глаза. Подобно Йоганке, люди не могли оторвать глаз от жертв кровавой расправы. Юноши пробудили любовь людей. Кровь невинных оросила почву, на ней взойдут семена вечного гнева.