Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 2

Вагон плавно качнуло, и он замер, словно лодка, вплыв­шая в бетонный ковш. Сквозь запотевшее стекло смут­но различались носильщики с тележками, полицей­ский в синей шинели, офицер в фуражке с высокой тульей и красной повязкой на рукаве. На этом отрезке цивильной публики, похоже, не было вовсе. Разве что пара скучных фигур в резиновых плащах и помятых шляпах. Ни оживленной суеты, ни цветов, ни улыбок.

Комдив Мерецков и полковник Симонов приникли к окну.

— Выходить не будем,— сказал Мерецков, проводя рукой по стеклу, но тут же отпрянул, ослепленный вспышкой магния.

Впереди по ходу поезда тоже несколько раз полы­хнули голубоватые звезды.

— Фотографируют всех подряд,— успокоительно усмехнулся Симонов.— Долго будем стоять, не знаешь?

— Минут пять, не больше.— Мерецков отодвинулся в угол дивана.— Европа! — он с недоверчивым любо­пытством взирал на многочисленные таблички и стрел­ки, прикрепленные к фонарным столбам: «Перрон № 2», «Касса находится в первом зале», «До ресторана 90 метров», «В комендатуру — направо». Вроде бы все, как надо — порядок, а на душе муторно.

На платформе отрывисто прогремел рупор:

— Скорый поезд по маршруту Ганновер — Гамм — Кельн — Аахен — Вервье — Люттих — Намюр — Эрклин — Париж отправляется в семнадцать часов со­рок три минуты. На прогулку пассажирам отведено шесть минут.

— Люттих — это где? — спросил Симонов.

— Льеж. Бельгия.

— На свой лад норовят переиначить.

— Не скажи. У нас вон тоже: Вена, Рим, а надо — Виен, Рома... Скорей бы проехать эту Германию!

В купе стало душно — вентилятор действовал толь­ко в пути. С улицы просачивались едкие испарения горящего угля.

Мерецков задернул шторки и приоткрыл дверь. Из соседнего купе, будто только этого и дожидалась, выпорхнула полная брюнетка и без стеснения просу­нулась в щель.

— Abfart! — протяжно прокричал обер-кондуктор.

— Видал? — Симонов с ожесточением защелкнул запор.— Все равно как сфотографировала, стерва!.. Мо­жет, перекусим? — он снял синий в полоску пиджак и аккуратно повесил на плечики.

Достали завернутые в коричневую бумагу москов­ские припасы.

— Первым делом покончим с курицей и ветчи­ной,— решил Мерецков.— А то испортятся к чертям собачьим. Две ночи как-никак до Парижа.

— Правильно, Кирилл Афанасьевич, а с копченой колбаской ничего не сделается.

В народном суде под председательством Фрейслера открылся процесс Лоуренса Симпсона, снятого в Гам­бурге с американского парохода «Манхеттен» за рас­пространение коммунистической литературы. Дело слу­шалось при закрытых дверях.

— Я не знаю, что еще можно сделать,— сказал генеральный консул Дженкинс послу Додд у.— Как вы знаете, я заявил протест по поводу содержания Симпсо­на в тюрьме без суда, но это не возымело действия. Парень просидел пятнадцать месяцев. Власти заявили, что он связан с семьюдесятью немцами. Отсюда такая проволочка. Аргументация, конечно, смехотворная, но в германо-американском договоре двадцать четвертого года нет статьи, на которую можно было бы сослаться в защиту Симпсона.

— Гражданина Соединенных Штатов могут гильо­тинировать?

— Не думаю, что наци зайдут так далеко, но от них можно ожидать чего угодно. Под влиянием момента пойдут на любую крайность. А сейчас именно такой момент. События в Испании не на пользу Симпсону.

— Боюсь, что так. Вот уже несколько дней, как я не могу определить официальную позицию Германии. Известно, что Гитлер совещался с членами кабинета. Даже как будто устроил скандал по поводу того немец­кого корабля, что испанцы ловили вне пределов своих территориальных вод. Угрожал сровнять с землей Мад­рид. Министр Бломберг энергично возражал против военных мер, и пока все ограничилось дипломатиче­ским демаршем... Надолго ли?

— В гамбургском порту днем и ночью идет погрузка оружия.

— Могу себе представить. Мисс Шульц, корреспон­дентка чикагской «Трибюн», сообщила, что на прош­лой неделе испанским мятежникам отправили двадцать пять самолетов. В то же время я знаю, причем совер­шенно точно, что Бломберг запретил отправку военных материалов в Болгарию. Шахт весьма раздосадован: ему до зарезу нужна валюта для закупок продоволь­ствия и сырья. Вряд ли испанские националисты в со­стоянии оплачивать свой импорт.

— Это лишний раз свидетельствует о примате по­литики над экономикой,— заметил Дженкинс.— По­следние дни немецкая печать особенно ополчилась на русских. У них якобы двенадцать миллионов солдат под ружьем и сорок субмарин на Балтике. Самые сви­репые нападки за последние три года. Столь же оже­сточенному пропагандистскому налету подверглась и Испания. По-моему, существует реальная угроза от­крытых военных действий. На судьбе бедняги Симпсона это может сказаться самым печальным образом. Здесь, как и в Москве, прежде всего обращают вни­мание на агитационную сторону. Показательные про­цессы не имеют ничего общего с подлинным право­судием.

— Он признал выдвинутые против него обвинения?

— Похоже, что так. Денег, что для него собрали в Америке, не принял и отказался от услуг видного нью-йоркского адвоката.

— Причина? — удивился посол.

— Скорее всего давление гестапо. С ним очень пло­хо обращаются в тюрьме. Впрочем, я не исключаю и политические мотивы. Если Симпсон действительно коммунист...

— Тогда ему можно лишь посочувствовать. Второго Лейпцигского процесса не будет. Тельман почти три года дожидался разбирательства. В итоге обвинения против него были сняты, но сам он так и остался за решеткой в Альт-Моабит. По декрету о превентивной защите. Попраны все законы, внутренние и международные. Нацисты соблюдают лишь те соглашения, которые им выгодны. Если сегодня мы бессильны защитить сооте­чественника, то завтра не сумеем защитить нашу стра­ну... У меня недавно побывал Томас Вулф. Хозя­ин одной берлинской гостиницы заявил ему: «Вся Европа становится фашистской, и это спасет мир от войны».

— Немцы считают, что в Испании идет война про­тив коммунизма.

— А я считаю, что против демократии. Если Гит­лер и Муссолини установят в Мадриде нацистский или фашистский режим, Франция окажется в самом за­труднительном положении с момента падения Напо­леона... Обстановка в Европе действует крайне удручаю­ще на демократическую общественность — я не имею в виду коммунистов. Гитлер осуществляет неограничен­ную власть над шестьюдесятью восемью миллионами немцев, Муссолини — над сорока двумя миллионами итальянцев. В Польше, Австрии, Венгрии и Румынии фактически заправляют фашисты. У нас есть сведения, что Муссолини обещал Франко содействовать сверже­нию конституционного правительства. Всему миру из­вестно, какие ужасы были совершены в Испании за последние месяцы. Что дальше?..