Анна Караваева - Собрание сочинений том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице

«В Мюльгаузене расплачусь с тобой, как только примут заказ», — пообещал хозяин. «Тут-то и убегу от тебя!» — решил про себя Федор.

В Мюльгаузен хозяин и подмастерье приехали к вечеру. Остановились в гостинице на городской площади. Хозяин так торопился сдать заказ, что не стал закусывать, и сказал Федору: «К ужину меня не жди, угощайся один».

Во время ужина Федор услышал торопливый стук топоров на городской площади. Он выглянул в окно. При дрожащем свете фонарей множество плотников строили высокий помост.

Разбитная краснощекая трактирщица на вопрос Федора принялась рассказывать. Завтра утром на площади будет редкое зрелище: отрубят головы десятерым крестьянам, страшным бунтовщикам. Эти мужики осмелились прекословить своему господину, знаменитейшему графу, на земле которого стоят их грязные стойла. Споря с господином графом, эти земляные черви вспоминали проклятое имя Фомы Мюнцера, который, как известно, продался дьяволу. И до сих пор, как недавно говорил в своей проповеди епископ, этот злодей Фома Мюнцер денно и нощно горит в адском огне. Но неужели господин подмастерье ничего не слыхал о «разбойнике Мюнцере»? Тогда хозяйка, добрая немка, охотно расскажет, что сама слышала от своего отца и деда. Завтра, когда этих десятерых мужиков приведут на казнь, господин гость сам увидит, какие это закоренелые души, — недаром они произносили имя сатанинского посланца Мюнцера. Здесь, в Тюрингии, сердцем мятежа стал, к великому стыду, веселый город Мюльгаузен, по улицам и площадям которого ходил богоотступник Мюнцер со своим рваным крестьянским войском. Но добрые мюльгаузенцы все же могут утешаться тем, что здесь же, в Мюльгаузене, был схвачен, пытан и казнен Фома Мюнцер.

Но как ни бранилась немка, как ни накликала на неизвестных мужиков вечные муки в адских котлах, — Федор понял главное: немецкие крестьяне и холопы поднимались против своих бояр и дворян, но не преуспели — еще не накопил вдосталь силы черный народ. «У тяглецов беды повсюдны, попали вы, братки, в смертну яму!» — горестно подумал он.

Под конец немка решила поразить гостя новостью, которой жил в те дни веселый город Мюльгаузен. Надо сказать, ненависть к мужичью и к их предводителю у господина графа — родовая черта. Еще недавно умер дед графа, древний старец, который хорошо помнил Мюнцера, — еще бы: Фома Мюнцер вместе со своим сбродом осаждал его родовой тюрингенский замок. Нынешний граф так пылает ненавистью к потомкам мюнцеровских молодцов, что предложил себя магистрату в качестве палача. А городским судьям это куда как с руки: городской палач стар и с десятью головами зараз не управится. С преступниками еще месяц назад все было бы кончено, да господин граф не пожелал работать мечом старого палача, а заказал себе новый «меч правосудия», вполне достойный его богатырской силы. Меч был заказан в другом городе, а делал его знаменитый оружейник Иоаганн Гальт.

У Федора кружка вырвалась из рук, упала на пол и разбилась. Рука сжала спинку дубового стула и, как перышко, подняла стул над накрытым столом. Хозяйка взвизгнула и убежала.

Федор почти до рассвета думал о десяти неизвестных тюрингенских крестьянах, которые завтра утром распрощаются с жизнью. Не живи на свете подлый искусник Иоаганн Гальт, — эти десятеро, возможно, успели бы убежать, пока графу-палачу добыли бы новый меч. Вот для какого черного дела старался Федор Шилов! Если бы не мысль о родной земле, он зарезался бы или повесился в эту бессонную ночь. Не в силах выдержать дольше это томленье, Федор спустился вниз и попросил хозяина дать ему вина покрепче. Хозяин гостиницы налил ему большой кубок мальвазии, Федор жадно выпил его, еле добрел до постели — и заснул как убитый.

Его разбудил оружейник Иоаганн Гальт, нарядный и довольный. Вот обещанный им кожаный мешочек, в котором так сладко звенит золото. Заказчик остался очень доволен их работой. Теперь можно сказать: этот заказчик — самый могущественный человек во всей округе. Оба они, хозяин и подмастерье, званы сегодня в замок графа. Лошади будут ждать их за городом, у каменоломни.

Федор взглянул в окно — и задрожал всем телом: на площади ломали помост, все уже было кончено. Двое пьяных забулдыг, горланя песни, подметали площадь. Федору показалось, что земля порыжела от крови. Он словно вдруг ощутил вкус крови во рту, солоноватый, густой, липкий, — она подступала к горлу, душила, мутила рассудок. Хмель разом сдуло с него. Он с ужасом смотрел на свои большие ловкие руки с еще не зажившими рубцами ожогов, — то оставил по себе памятку проклятый заказ города Мюльгаузена…

Когда Федор и оружейник вышли за город, было еще жарко. Оружейник шагал, тяжело топая короткими, как обрубки, ногами в парадных башмаках. Он выпил за обедом и шел, покачиваясь и удало размахивая руками. Они шли по гористой дороге, которая поднималась все выше. Каменоломня, безлюдная по случаю праздника, белела внизу в страшной глубине.

Федор шел позади хозяина, смотрел на его жирную, налитую кровью короткую шею — и вдруг понял, зачем он отправился за город с этим презренным существом… Каменоломня далеко внизу белела, как груда костей, измытых дождями. Иоаганн Гальт шел почти по самому краю горы, мурлыкая что-то под нос. Федор бешено размахнулся и толкнул оружейника в спину. Хозяин, не крикнув, исчез за краем бездны.

Федор, весь в ледяном поту, шел всю ночь, все на восток, в сторону далекой родины. Он проклял свой страх перед могуществом бояр, дворян и ярыг, малодушный трепет сердца, что заставил его перейти рубеж страны московской, родной русской земли. Что, не мог тогда он, крепкий молодой мужик, убежать на юг, к казакам или даже в гулящие люди пойти? Мог бы, да вот оплошал, испугался, что поймают, как задранного зайца, на правеж потащат. Ну и попал бы на правеж, да авось сдюжил бы. А уж останься он в живых, какую ни на есть судьбишку нашел бы себе, а главное — жил бы среди своих, русских людей. Эх, глуп он был, зелен, безрассуден… Вот и носит его, неприкаянного, как сухой лист, по чужим землям, где он никому не нужен.

Так шел Федор Шилов, стеная от тоски и великого томления, и все глядел на восток, где была родина, Москва, Кремль белокаменный, златоглавый, дороги подмосковные к родному селу Клементьеву.

Утром набрел Федор на большое стадо тонкорунных овец. Пастухи гнали стадо в село, где жили шерстобиты. Постылое золото Федор быстро истратил на угощенье новых друзей. Вместе с шерстобитами он стриг овец и набивал мешки пушистой клейковатой шерстью. Нагрузив шерстью несколько телег, шерстобиты повезли ее в город Циттау, который издавна славился своими сукнами. Шерстобиты были бойкие ребята, не дураки выпить, по дороге то и дело встречались питейные дома и харчевни, куда, как уверяли Федора его спутники, ноги поворачивали раньше, чем голова успевала подумать.