Тамара Каленова - Университетская роща

— Резонно. А вы? — Потанин испытующе посмотрел на него поверх очков.

— Что я? Буду жить, как вы советуете: лицом к стене. Не отчаиваться, не поддаваться настроению. И двигаться по возможности только вперед…

Жизнь продолжалась. Крылов работал одержимо. Подготовил очередной том «Флоры Алтая и Томской губернии» — четвертый. Русские ученые-ботаники почти бесспорно восприняли крыловский термин «лесостепь», и это была тоже хоть маленькая, но радость.

Теперь Крылову хотелось бы принять участие в споре об историческом значении лесов. Поддержать Тимирязева, выступившего против гипотезы «тепловой смерти» вселенной, которую высказал английский физик Уильям Томсон. Климент Аркадьевич доказывает, что человечество не погибнет от увеличения углекислого газа в атмосфере в связи с развитием индустриализации, ежели будет сберегаться растительность, особенно — леса планеты…

Очень верная мысль! Более того: природа вся — а это не только лес, но и горы, и реки, и атмосфера, и животный и растительный миры — явление системное. В ней все связано взаимно. Кто в эту систему вставлен правильно, тот будет жить. Кто будет с ней воевать либо противничать, отпадет. В определенном смысле природа не нуждается в защите. Она сумеет себя защитить. Испортил реку — без питья останешься. Вырубил леса — дышать нечем будет (в этом смысле тимирязевский фотосинтез — открытие века; вот, оказывается, за счет чего живет земля, несамосветлый шар, планета морщин и океанов, чья жизнь вся от солнца через растения!). Нарыл в земле пустоты — жди сотрясений либо лавин.

Крылову захотелось еще раз, под современным углом проблемы, пересмотреть свою давнюю работу — «Тайга с естественно-исторической точки зрения». В ней он писал:

«Кому приходилось бывать среди типичной тайги, например, в более дремучем пихтово-еловом лесу, тот, конечно, испытывал особенное ощущение, вызываемое его угрюмой и величественной картиной, увеличиваемое еще своеобразным гулом кедра, скользящего между плотной хвоей. Но впечатление это, конечно, будет несравненно сильнее у того, кто знает что, проникая в такую тайгу, например, из березового леса, он переступает из современной нам обстановки в обстановку седой старины, существовавшую уже в те отдаленные времена, когда на земле не было еще нынешнего могущественного властелина ее — человека».

Все правильно — с точки зрения научного подхода. И вывод о том, что нашим хвойным лесам свойственны вечнозеленые растения с кожистыми, не сбрасываемыми на зиму листьями, верен. Кедр, сосна, ель, пихта плюс кустарники — брусника, клюква, толокнянка, подбел, кассандра болотная, багульник… Это типичные представители фации хвойного леса и одновременно суть остатки древней флоры, дошедшей до нас из третичного периода. И эти слова — тоже правильные…

Сейчас к этим правильным словам и выводам необходимо добавить по-тимирязевски заостренную мысль: как сберечь все это, дошедшее из седой старины и подвергающееся систематическому уничтожению?!

Лесные пожары, порубка леса вблизи рек, лесные вредители, невнимание к кедру, этому изумительному дереву, «лесной корове», цену которой до сих пор еще люди не представляют… Кедровые леса неумолимо сокращаются. Он уже писал об этом. Мало — надо кричать…

Правильно указывает лесовод Морозов на то, что лес — явление географическое. Сибирская тайга — особое, Сибири принадлежащее явление. Кому как не сибирякам знать ее и защищать?

Надо писать.

Но где взять время для новых трудов?

И Крылов увеличил и без того продолжительный рабочий день — за счет сна.

«Опасаюсь, что скоро представление о целом ряде растений, ныне вольно цветущих в лесах и долинах, люди станут получать лишь по сохранившимся в моих гербариях экземплярах», — писал он, включаясь в борьбу передовых русских ученых за бережное и разумное отношение к богатствам земли.

Работы было много, и почти незаметно прошло несколько лет…

Пономарев тяжело заболел. Воспаление легких. Высокая изнурительная температура, продолжительный бред. Маленькое угловатое тело Ивана Петровича исхудало настолько, что Крылов брал его на руки, как ребенка, и держал, покуда Маша перестилала постель.

На Ивана Петровича было жалко смотреть.

Болезнь свою он переносил терпеливо, не жалуясь, и только изредка просил:

— Посидите со мной, Порфирий Никитич, хоть минуточку…

Крылов не мог ему в этом отказать. Бросал спешные и сверхспешные дела, брал стопу газет и устраивался рядом с больным. Он знал, что означает эта мольба «посидите со мной». Врачи запретили Ивану Петровичу напрягать зрение, и пришлось отобрать газеты. А без них он чувствовал себя совсем худо.

— Так… Ну, чем же тебя развлечь нынче, Иван Петрович? — спросил Крылов, — разлепляя газетные листы, в один из таких вечеров.

— А чем бог послал, — заискивающе улыбнулся в ответ Пономарев. — Как там в заграницах люди живут?

— Ничего живут, голосом пляшут, а ногами поют, — отшутился Крылов. — Вот интересное сообщение… Известный американский ученый директор Гарвардской обсерватории Пиккеринг намерен в июле сигнализировать жителям Марса. Почему в июле? Да потому, что в это время будет удобное взаиморасположение планет. А в сентябре, когда Марс снова будет в наиболее близком расстоянии, Пиккеринг намерен получить ответ…

— Вот это открытие! — возбудился Иван Петрович. — А посредством чего сигнализировать-то?

— Через огромные параболические зеркала, специально изобретенные для настоящей попытки, — объяснил Крылов. — Да ты лежи, Иван Петрович, а то не буду читать.

— Лежу, лежу…

— Та-ак… В Париже умер маркиз Гастон-Александр-Август де Галифэ. Генерал. Пишут: «умер маркиз с каблуками, красными от французской крови, и победоносно нафабренными усами, торчавшими, как клыки. На кладбище Пер-Лашез под стеной покоится тридцать пять тысяч трупов 1871 года. Его трупов! Маркиз-генерал гордился двумя вещами. Первое — тем, что изобретенный им покрой военных брюк вошел в моду. И второе — тем, что он — убийца. Да, он гордился, что всю жизнь был профессиональным военным-убийцей! «Это нужно Франции», — искренно полагал он. И когда депутаты в парламенте при упоминании его имени с негодованием закричали: «Убийца!», он, находившийся в соседней комнате за беседой с военным министром, сказал последнему: «Извините, кажется, меня зовут…». И пошел к депутатам: «Я здесь…».

— Мракобесец, — не выдержал Пономарев. — Как таких земля носит?!

— Носит. И в себя принимает, — вздохнул Крылов, вспомнив октябрьские события 1905 года в Томске. — Ну, что еще? Много на свете умного, да хорошего мало. А, вот любопытное… Луи Блерио, крупный французский фабрикант автомобильных принадлежностей, с 1906 года посвятил себя летанию… 25 июля 1909 года пересек пролив Па-де-Кале на моноплане. В отличие от братьев Райт, летающих на аппаратах-бипланах, Блерио предпочитает строить монопланы.