Ольга Приходченко - Одесситки

— И все? Вот жидовка паскудная! Никак не успокоится. Напрасно я тебя вернула в эту школу. На следующий год пойдёшь в вечернюю. Иначе от этой Сурки не отделаться.

— Она не Сурка, а Серафима Михайловна, — поправила я.

— Ну да, это для вас она Серафима Михайловна, а для меня она Сурка Мойшевна, антисемитка подлая. Знаю я хорошо эту породу.

Мы с Лилькой не стали дальше расстраивать Риту Евсеевну, рассказывать, что Исаков с Шевяковым не давали нам проходу, постоянно напевая: «Москва-Пекин, мы срать хотим». Идиоты, что тут поделаешь. Потом мы пили чай с нежными эклерами, настроение сразу улучшилось, ведь впереди были каникулы. Мы со смехом вспоминали, как Серафима пожирала нас своими сверлящими глазками, как перекашивалось её лицо, когда мы танцевали с ребятами. Этот сраный приз, затруханную маленькую снежинку и ёлочную мишуру, я преднамеренно забыла у подруги. Дома я ничего не рассказывала, боясь нарваться ещё на большие неприятности. Сестра с самого начала была против того, чтобы брать чужие вещи. Свои никогда никому не давала и сама никогда ни у кого ничего не брала.

Каникулы пролетели как один день. В третьей четверти нам объявили об экскурсии по прибалтийским республикам с заездом в Ленинград, Минск и Киев. Экскурсия должна была состояться в июле месяце, на автобусе Интуриста. Чтобы легче было сдать такую большую сумму, решено было приносить каждый месяц её часть. Эту новость дома я объявила без особого энтузиазма. Но, на моё удивление, Алка одобрила поездку, сразу выделила средства из своей зарплаты. Но при этом третировала меня, попрекала трояками, шантажировала: не исправишь — не дам денег в счёт следующего платежа. Выскочить из трояков у меня получалось с переменным успехом. Просто не хватало физически времени. Причиной была моя новая тайна — кино. Каждый день, отработав у мамы, я непонятным образом оказывалась в каком-нибудь кинотеатре. Я уже десять раз просмотрела «А если это любовь?» с Жанной Прохоренко в главной роли, и ещё хочется. И другие фильмы, которые только выходили на экраны в городе, не обходились без моего присутствия. И, наконец, и у нас появился свой собственный чёрно-белый телевизор «Неман». Мечта поэта сбылась! Какие могут быть уроки на кухне за закрытой дверью, когда он весь вечер работает. Глаза в книге, а уши в ТВ.

Лилька Гуревич стала моей самой преданной подружкой. После школы я обязательно тянула её к себе обедать. Ну что делать? У неё не было кроме матери никого, да и та вечно на работе. Один раз в неделю к ним, правда, приходила женщина убирать комнату, мыла места общего пользования и готовила полноценный обед. Особенно удавались ей пирожки с капустой. У нас дома тоже часто пеклись и жарились пирожки, но в основном с мясом. А эти маленькие воздушные с капустой просто сами таяли во рту. В этот день я получала персональное приглашение к ним на обед. Рита Евсеевна звала дочку домой с балкона интеллигентным голоском: «Ли-ли, Ли-ли», потом опять: «Ли-ли, Ли-ли». И так раз десять.

У нас, особенно на Коганке, не принято было так ласково обращаться друг к другу. Для меня естественно было слышать: Олька, Анька, Надька! Загоняя детей домой, кричали во всё горло. Иные папаши, накричавшись с балкона и видя, что никакой реакции, в голубой линялой майке выйдут с ремнем и, пожалуйста, концерт по заявкам. Гнать, приложившись будь здоров ремнем по спине и заднице, будет через весь двор. Поэтому нежно-писклявое «Ли-Ли» воспринимались нами с таким смехом, с обязательным передразниванием. Как недоумки, мы бегали по двору и повторяли: «Ли-Ли», и при этом ржали, как лошади. Лилька из-за своего заикания не могла нам ответить. Она обычно надуется и только выдавит из себя: «Вы жлобы!»

Но долго обижаться она не умела. Стоило её обнять, и она сразу всё прощала.

После девяти вечера мама не разрешала ей с нами гулять ни при каких обстоятельствах. А в нашем 45-м доме в это время только и начинались сборы на гульки. Всем двором мы направлялись в сторону Аркадии. Сам пляж нас не интересовал. Мы обрабатывали местные сады дачников по дороге к туристической базе. Оттуда доносилась музыка, весёлые развлечения под руководством ведущего вечера. Потом были через день то танцы, то крутили фильмы. Нам с забора всё хорошо было видно. Так классно, сидя на заборе, есть почти зелёные абрикосы или кислые вишни и смотреть кино. Иногда нам удавалось незаметно просочиться вовнутрь и раствориться в толпе. Тогда мы с Таней Ковальчук из нашего дома танцевали. Она вообще была помешана на танцах. Если по правде, у неё это неплохо получаюсь. Она была ниже меня почти на голову и более крепкого телосложения и, несмотря на то, что младше меня на целый год, её считали почему-то взрослее меня. В основном она-то и была инициатором похода на танцы. Она весь вечер нудила и тащила нас со двора, но пока виден был летающий мячик по теннисному столу, ей это никогда не удавалось. Зато как стемнеет, она всегда летит впереди, а мы растягиваемся длинным шлейфом по Педагогической улице, а потом по немощёным переулкам. Каждый раз останавливаясь и возвращаясь к какому-нибудь заборчику, за которым поспевает, наливается соком груша или яблочки, а то и вообще персики. Так, на пробу сорвём, нет, ещё не годится, пусть дозревает.

Раньше одиннадцати вечера с турбазы мы никогда не возвращались. Потом ещё старались посидеть подольше в собственном дворе, покурить, даже выпить вина, если кто угостит, строчить анекдоты, разные хохмы. Наблюдать, притаившись, за парочками, возвращающимися со свиданий и пристраивающимися на скамейках целоваться. Самое оно вовремя спугнуть, а потом ржать. Тепло, свежий воздух, звёзды с кулак на черном небе, как не хочется идти домой в разогретую за целый день железобетонную коробку, как называла нашу квартиру бабка. Когда совсем было от жары невмоготу, мы замачивали простыни и в мокрых ложились спать. Простыни быстро высыхали. Приходилось замачивать их по несколько раз за ночь.

Какое счастье — лето в Одессе! Из раскрытых настежь окон доносятся всевозможные запахи жареной рыбы, борща, а то и вовсе одуряющий запах вишнёвого компота, и всё это перемешивается с ароматом свежей выпечки пирожков с вишнями или вертуты с яблоками и всевозможными вареньями. Урчащие пустые кишки, прилипшие к позвоночнику, гонят меня домой. Скорее, скорее по лестнице на второй этаж. Пьёшь прохладный компот из трехлитровой банки, который пузырится прямо во рту, не успеваешь его от жадности проглатывать, и он льётся мимо рта на шею и грудь. Бабка орёт, чтобы сначала умылась, руки помыла, но куда там. Котлетки одна за другой пролетают в чрево, не задерживаясь. «Хлеб возьми, ну кто так ест! — тихонько просит бабка. — Алка сейчас придёт, она тебе даст». Всё. Только икнула, отложила недоеденную котлету на радость Дружку, который тут как тут — дежурит. Сил больше нет никаких. И только нудное бурчание бабки за спиной: «Ноги хоть помой, Алка тебя убьёт!» Пусть убивает, мне всё равно, я уже сплю. Такое вот лето в Одессе!