Ольга Приходченко - Одесситки

Целый день они копали траншеи для буртов под закладку капусты на зиму. Работали в радость, для народа же, для себя. Возвращались уставшие, но довольные: целый день на свежем воздухе, назавтра отгул, можно поехать с Вовчиком на море, давно обещали свезти, пусть подышит морским воздухом, вот только куда? Если на Ланжерон, то пешком, куда-то еще только трамваями.

— А знаешь, Надя, я в Люстдорфе никогда не была, давай махнем туда, — предложила Дорка.

— А что там интересного?

— Не знаю, чего-то туда захотелось, теперь это место Черноморкой называется.

— Решим завтра, а сейчас давай пойдем в горсад, тебе ведь теперь в парикмахерскую не надо.

В Городском саду играл духовой оркестр, цвели акации и какие-то диковинные южные растения, посаженные ещё в прошлом веке. Их аромат опьянял. Одесситы обожают это время года, нет и не может быть второго такого города на земле. Только дворникам не повезло, с раннего утра они подметают опавший цвет, его целые горы, а на следующий день опять всё сначала. Небо чистое, голубое, когда уже появятся для них долгожданные тучи и дождь собьёт эти белые грозди, и они с радостью сожгут грязные прелые соцветия, которые усеяли все улицы и переулки.

«Хорошо, что Вовчика захватили, он ведь обожает акацию», — подумала Дорка. Они с ребятами ели сердцевину цветка, она была сочной и сладкой. Только потом болел живот, болел часто, однако на это никто внимания не обращал — а на что баба Катя? Вылечит! Вместе они сделали несколько кругов по саду, каждый раз останавливаясь возле кинотеатра Уточкина. Там, на углу, росло изумительное дерево, названия которого женщины не знали, говорили, что привезли его из Италии, раньше много таких было в Одессе, а теперь вот одно осталось, и цвело оно яркими розово-сиреневыми цветами, источая тонкий запах. Подруги уселись на самую дальнюю скамейку за рестораном, туда в этот час не заглядывали кавалеры, рано, скамейка пользовалась популярностью попозже, когда темнело, и мамаши с детьми уходили. Тогда жди молодых морячков...

Желающие танцевать столпились вокруг танцплощадки. Вовчик продолжал бегать с другими детьми. Особенно ему нравилось крутиться около кинотеатра, там под лестницей был летний тир. А дальше открытые окна ресторана, люди сидели за столами и ели дымящее мясо, пирожные, фрукты. Мальчуган, глядя на это, забывал всё на свете, но женщины знали, где его искать.

Поездка на Люстдорф откладывалась — далековато, Ланжерон ближе, туда и ходили в редкие выходные. Парк был хорошим, тенистым, а пляж маленький, грязный, заставленный лодками, к обрывам прилепились курени, сарайчики, сколоченные из кусков ржавого железа. Рыбацкие жены здесь же на пляже стирали бельё, готовили еду на кострах, вместо дров — мусор. У них можно было подешевле прикупить свежей рыбки или горячих рачков.

Иногда выбирались на Горячую. «Горячей» в Одессе называли небольшой переулок, выходящий к морю, рядом с новой ТЭЦ; обычно по спуску Короленко шли на Пересыпь, там у конечной остановки продавали прямо из пекарни свежий хлеб с гребнем. Пока ехали трамваем по Московской улице, от буханки ничего не оставалось. Громадная труба от теплоцентрали сбрасывала в море горячую воду. Сюда целый день шли люди. Чтобы погреться, помыться, здесь же и лечились, обмазавшись Куяльницкой грязью, потом, как черти, плескались в воде. Самые отчаянные лезли внутрь трубы и, сколько могли, держались. Правда, недолго; когда не выдерживали, срывались в море под общий хохот и язвительные крики.

Их компания любила располагаться за камнями, там было мелко, чистый песочек, людей поменьше и безопасно для мальчика. Раздолье, никто не гонит из воды, а наоборот, загоняют туда, чтобы не простудился. Здесь же стирали снятую с себя одежду, переодевались в чистое, повязывали головы полотенцами и бежали к трамвайной остановке. От усталости еле доползали до постели. Наутро подруги до работы успевали сбегать на базар, благо Новый рынок под боком. Этим летом в Одессе всё менялось на глазах. Мостили дороги, афиши гастролирующих театров были расклеены повсюду, гостиницы ломились от приезжих. Дома отдыха, санатории, пансионаты — всё переполнено. На улицах отдыхающие просились на постой. Одесситы сдавали всё подряд — и квартиры, и комнаты, и углы, непонятно, где сами жили. Население увеличилось в несколько раз, но места всем хватало.

К соседям Дорки, старичкам, тоже приехали родственники из Ленинграда — жена их сына Мара с подружкой Любкой. Хорошенькие, стройные девушки в соломенных шляпках, на полях которых располагались целые композиции из яблок, груш и винограда с цветами. Едва светало, они убегали на пляж, чтобы встретить зарю, и к обеду возвращались обгоревшие. Не стесняясь, прямо во дворе возле уборной, снимали свои сарафанчики и шляпки и обмывались водой из-под крана, для вида прикрывая друг-дружку халатиками. Жильцам дома это не нравилось, но они замечаний бесстыжим барышням не делали, так, между собой осудят, повозмущаются. Люди в блокаду настрадались, ладно, пусть моются. После обеда они выносили во двор табуретки и садились под акацию в тенёк вышивать. Их тонкие пальчики, как бабочки, порхали над пяльцами, и под ними расцветали цветы.

Вовчик часами сидел возле приезжих и, как завороженный, не мог оторвать глаз от плетёной сумки, в которой лежали нитки всех цветов и оттенков. Какая ерунда, бегать и выпрашивать дурацкое колесо, когда такие девушки доверяют ему разматывать волшебные нитки. Вовке дали тряпицу, и он учился вышивать крестиком. Все соседи старались чаще ходить в уборную или за водой, чтобы лишний раз поглядеть, что же у кацапочек получилось. Вечерами девушки уходили на променад, возвращались не поздно. Иногда с провожатыми, для конспирации прощались с кавалерами за утлом, но разве этих «бабуль-сыщиков» со скамейки проведёшь? Воспитанные и приветливые подружки, слегка кивнув, прошмыгивали под их рентгеновскими взглядами.

Первой не выдержала Надя. Увидела, как Марочка с подружкой, купив обыкновенную верёвку с джутовой фабрики, выстругали деревянные крючки и вернулись с моря уже с чудесными сумочками — и загорелась. И уж вовсе обалдела, когда после обеда Марочка на сумочках вышила цветочки, а Любка лаком для ногтей дорисовала зелёнкой листики. Когда утром девчонки выглянули из комнаты, она попросила научить связать такую же сумочку. Приступили сразу, на кухне, наперебой показывая, как это просто. У Надежды ничего не получалось, все уговоры не натягивать с силой верёвку, были бесполезны.

— Не огорчайтесь, потренируетесь — и у вас получится, — успокаивала Надю Любка, размахивая руками.

Целый день Надька под прилавком ковыряла крючком верёвку, к концу рабочего дня палец распух и покраснел. Дома и вовсе так разболелся, что не было сил терпеть, Надька решила попарить его содой. «Тётя Надя! Что случилось? Как успехи?» В ответ Надя кивнула на стакан. Девчонки виновато улыбнулись — мол, такое поначалу было и с ними.