Ольга Приходченко - Одесситки

— Ты куда, пострел?

Вовчик красный, в ужасе смотрел на врача:

— Да я бате, он там, забыл, туда кое-как, я помогал, а назад никак.

— Ну, беги, смотри не упади сам! — усмехнувшись, врач поспешил по своим делам. Вовчик забежал за последнее здание, вот и забор удобный — чугунная решетка, быстро просунул костыли. Перелазить через забор не стал, помчался к воротам, невозмутимо прошел мимо сторожа.

— Ну что, навестил? — спросил тот.

— Да, всё в порядке, — как взрослый, ответил мальчик, а сам думал: «Только бы не спёрли».

Стемнело, теперь скорее домой, баба Катя как увидит такие костыли, сразу встанет и пойдёт, ещё как пойдёт, он ей поможет, и они, как раньше, пойдут и на «охоту». Пересменка на дворовой лавке закончилась: женщины с детьми уже ушли, им на смену заступили бабы. Они курили папиросы, задирали прохожих не сильно, так, от нечего делать, подшучивали не злобно, в основном сплетничали. «Перемоют всем косточки и разойдутся», — махнув рукой, говорила Дорка.

Вовчик прошмыгнул во двор так быстро, что не успел поймать в свой адрес ни слова. Холостячки что-то серьёзное обсуждали и были уж очень увлечены. Дверь в комнату была приоткрыта, на диване сидели мать с тёткой.

— Где ты шляешься целый день? Мало нам горя, так еще ты.

— Что это ты притащил? Господи, где ты их взял?

Вовчик так устал, что не мог ответить сразу.

— В больнице доктор дал.

— В какой больнице? — не унималась Дорка.

— В Херсонской.

— Кто тебе дал?

— Я говорю — доктор.

— Как дал? Зачем?

— Я попросил для бати, ну, для бабы Кати, он и дал, говорит, бери, раз нужно.

— Уже никому не нужно, Вовчик!

Он рванул ширмочку, баба Катя лежала в той же позе.

— Баба Катя, я принес тебе костыли, настоящие, ты поспи, а завтра мы с тобой будем ходить, — мальчику показалось, что бабушка кивнула ему головой.

— Вова, пойдёшь спать к соседям, — Дорка первый раз, сама не зная почему, назвала сына по-взрослому.

— Зачем? — только сейчас он увидел заплаканные глаза тётки и матери.

— Нет больше твоей бабы Кати, нашей бабушки, ушла она от нас.

— Умерла она, старенькие умирают, сначала болеют, а потом умирают.

Вовка попятился назад и, не замечая столпившихся в коридоре соседей, заплакав, убежал.

Нет, как же так, он ведь принёс настоящие костыли, разве она не могла подождать, начата бы ходить и выздоровела. Нужно было раньше стырить эти проклятые костыли, он ведь давно хотел, а всё боялся.

— Вовчик, пойдем к нам, — его обняла тётя Валя, Ленка с Ниночкой потащили за руки. Мальчик не сопротивлялся, опустил голову, чтобы никто не видел его слёз, и пошёл за тётей Валей. Утром, пока все ещё спали, он сбежал домой. В комнате было полутемно, на диване сидела мать в чёрном платке, она сразу бросилась к сыну.

— Нельзя, сюда нельзя, иди во двор, я тебя потом позову.

Из-за ширмочки вышла соседка и поставила помойное ведро.

Мать потащила его во двор к уборной, не замечая сына.

— Всё, мы её обмыли. Где одежда? Во что будем одевать покойницу, Дора? — женщины по-деловому вытирали руки одним полотенцем.

— Поссоримся из-за кавалера.

— Пусть сначала он появится.

Старухи захихикали, потом покрестились: «Господи, прости душу грешную, покойница, видать, тоже немало нагрешила на своём веку, уж такая фартовая была, куда там. Вовчик, а ты чего тут?» Женщины замялись, неудобно стало перед ребёнком, покойница в доме, а они языки распустили, засуетились, схватили лежащую на столе одежду и задёрнули за собой ширму.

Мать вернулась с пустым ведром, он уткнулся ей в живот и горько заплакал. Мальчик уже много похорон видел, все умирают и умирают, всё она, война проклятая. Он слышал, как соседи говорили, если бы не она, и его баба Катя жила бы и жила.

Дядя Ваня на заводе заказал гроб и машину, мать с тёткой Надей у всех денег на похороны назанимали. Весь двор провожал бабу Катю, все плакали и говорили, какая она была добрая, как всем помогала, утешала. Лучше врачей лечила своими травками, сама, небось, тоже горя хлебнула, шутка ли на старости лет на улице оказаться, хорошо ещё Дорка приютила. А хоронит как, не каждый так родную мать в последний путь проводит, а здесь и кормили и одевали чужую старуху. Вот дожили, мужиков нет, чтобы гроб вынести — одни бабы. И шофер — баба.

Похоронили бабу Катю на Слободском кладбище. Во дворе под акацией были поминки, пили кислое вино, мама с тёткой, посидев немного, ушли домой. Постепенно разошлись соседи, за столом остались дворовые выпивохи, они уже не помнили, из-за чего им поставили сегодня.

Утром Вовчик проснулся один. Мать и тётка ушли на работу. Он заглянул за ширму — кровать бабы Кати была аккуратно заправлена. Зеркало занавешено простынёй, страх и дрожь охватили мальчика, он попятился к двери и выскочил в коридор. На кухне новые жильцы варили кофе.

— Вовчик, иди к нам, давай сюда!

Мальчик оглянулся на дверь, никто за ним не гнался. Чего он так испугался? Он ведь не один. Сейчас соседка будет рассказывать, какая хорошая квартира у них была на Греческой и как хорошо жить в центре.

— А когда ваша Марочка приедет?

— Теперь нескоро, только следующим летом, может быть, лучше бы наш сынок приехал, чем эта.

Старик сурово посмотрел на жену, потом вздохнул и пододвинул маленькую чашечку мальчику. Кофе был горячий, горький и невкусный.

— Извини, дружок, молока и сахара нет, только кофе после невестки допиваем. Давай водичкой разбавлю, а то для тебя это крепкий.

Он подлил воды в чашечку, но от этого вкуснее кофе не стал.

— Что делать будешь?

— Бабушкины костыли нужно отнести в больницу, я обещал вернуть, — серьёзно ответил Вовчик. Он открыл дверь в свою комнату, схватил костыли и понёс в больницу. Завидев ворота, задрейфил: а вдруг поймают. Оглядываясь по сторонам, пошел к знакомой чугунной решётке, просунул туда костыли, руки тряслись, никак не мог попасть, аж вспотел. Домой летел пулей, у двери остановился, сердце опять сильно заколотилось. «Чего я боюсь, я же мужчина, я не должен бояться, это девчонки помирают от страха, а мне бояться нечего, брехня всё это, что покойники приходят домой, сам видел: гроб забили гвоздями и глубоко в землю закопали. Как оттуда баба Катя может выйти?»

В комнате было светло, но мальчик всё равно заглянул да занавеску — там ничего не изменилось, пустая заправленная кровать, везде чисто, всё уложено по местам. Только сейчас он увидел стакан молока и хлеб, завёрнутый, как обычно, в полотняную салфетку. Косясь на ширму, всё съел, потом лёг на диван, укрылся с головой, долго лежал, боясь сбросить жаркое одеяло, пока не заснул. Пришедшие на обед Дорка с Надеждой не стали его будить.

Они сварили супчик, стоя поели и ушли. Говорить обеим не хотелось. Каждая думала о своём: Дорка о том, что сын совсем вырос, пошёл в отца и добрый, как Нина Андреевна. Надежда о Дорке, как ей повезло с сыном, а у неё детей нет и никогда не будет. Может, на время к себе уехать, наслушалась на поминках про бабу Катю, что та даже собственного угла не имела, и страшно стало. Первый раз за эти годы Надя захотела уехать к себе домой, в свою комнату. Неудобно Дорку бросать в такое время, но и тянуть дальше нет сил. «Девять дней пройдёт, и поеду к себе», — твердо решила она для себя и успокоилась, даже настроение приподнялось.