Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

Когда все собрались, многие голоса потребовали тишины, и стало слышно, как Алексей Михайлович Черкасский сказал Татищеву:

— Начинай, Василий Никитич!

Татищев, расталкивая толпу, продвинулся в первый ряд и развернул скатанную в трубку бумагу.

— По неизреченной милости своей государыня императрица, — произнес он, — изволила подписать пункты, предложенные Верховным тайным советом, и верноподданные приносят ей глубочайшую благодарность за себя и за потомков своих. Но можно увидеть, что в этих пунктах заключаются обстоятельства, грозящие событиями, неприятными для народа, чем и враги отечества могут воспользоваться. Об этом Верховному совету были сделаны письменные представления и получен ответ, что исправить ничего невозможно без соизволения ее величества. Натуральное милосердие императрицы известно, и пусть ей будет угодно приказать рассмотреть различные проекты обновляемых форм правления, врученные от шляхетства Верховному тайному совету.

Голос чтеца замолк, и белый лист прошения, передаваемый над головами из рук в руки, поплыл по направлению к императрице.

Василий Лукич Долгорукий принял бумагу, повернулся к императрице и сказал:

— Вот и еще одно прошение, ваше величество. Надобно обдумать его не спеша членам Верховного совета и после дать ответ господам дворянам.

— Нечего тут думать, — отодвинула Василия Лукича Екатерина Ивановна, выступившая из толпы придворных. Она держала в руке перо и чернильницу. — Соглашайтесь, государыня сестрица, рассмотреть и подпишите, хуже не будет.

Анна, вероятно ожидавшая эту сцену, взяла от Долгорукого прошение и, положив его на ладонь, вывела свое имя.

Члены Верховного тайного совета растерянно переглядывались. Решительность двух женщин их изумила. В зале произошло движение, раздались выкрики.

— Нельзя государыня жить по чужой указке!

— Правь, как прежние государи правили!

— Назови, кто воли тебя лишить хочет!

Анна с высоты своего роста обводила взглядом собравшихся.

— Тихо! — наконец сказала она. — Я всем благодарна. Повинуйтесь генералу Салтыкову, и только ему.

Императрица передала бумаги князю Черкасскому, успевшему сказать ей несколько слов, и, сопровождаемая сестрой, вышла из зала.

Члены Верховного тайного совета последовали за нею.

В соседнем зале дворца был накрыт стол. Анна Иоанновна просила господ членов совета не чиниться, села сама и жестом указала пришедшим с нею занять места.

Бутылки стояли открытыми. Лакеи вносили блюда и миски.

После ухода императрицы участники собрания разбились на группы, кто с кем состоял в родстве ли, в дружбе, с кем подписывал чей проект, но многие и разъехались по домам, не ожидая важного продолжения.

Антиох Кантемир подошел к Черкасскому.

— Ах, как ты нужен! — сказал ему князь. — Навостри свое перо, будем другую просьбу писать, государыня ее примет — я согласие получил. Пойдем-ка отсюда.

Уже собралась их компания, и Черкасский повел всех по коридору, ища свободную комнату.

— Здесь можно, — позвал он, открыв одну из дверей. — Заходите. Времени мало. До конца обеда успеть надобно составить просьбу государыне, чтобы правила но образцу дяди своего, блаженной памяти императора Петра Алексеевича, и пунктов, что установил Верховный совет, не принимала. Так?

Вокруг одобрительно заговорили.

— Именно так! — воскликнул князь Иван Трубецкой. — И Верховный совет упразднить, а быть самодержицей.

— Верно, — согласился Григорий Чернышев. — Верховный не нужно, а быть Правительствующему сенату с довольным числом персон, как и раньше велось, — двадцать один сенатор, чтобы не делились поровну.

— Понял? — спросил князь Черкасский у Кантемира. — Впрочем, — сам все знаешь. Пиши. Мы подождем. Эй! — крикнул он. — Подать чернил и бумаги.

Кантемир сел за стол.

В четвертом часу пополудни императрица, закончив обед, возвратилась в зал, уже наполненный людьми. Членам Верховного тайного совета, не успевшим под ее присмотром сговориться между собою, оставалось ждать, что произойдет дальше. Надо было бы и вмешаться, но что и где необходимо предупредить?

Князь Черкасский вышел вперед Кантемира.

— Ваше императорское величество, — обратился он к Анне Иоанновне, — всемилостивейше изволили прошение своеручно для пользы отечества подписать, за что примите всеподданнейшую благодарность. А о чем дальше просим — тотчас сказано будет. Читай, князь!

Кантемир наскоро проговорил вступительные фразы прошения и затем продолжал четко и внушительно:

— "Усердие верных подданных, которого должность паша требует, побуждает не показаться неблагодарными. Для того всепокорно просим вас принять самодержавство, какое ваши славные и достохвальные предки имели, а подписанные от Верховного совета пункты уничтожить. Просим также, чтобы соизволили сочинить вместо Верховного совета и Высокого сената один Правительствующий сенат и исполнить его довольным числом — двадцатью одной персоной, как при Петре Первом было. Такожде ныне и впредь на убылые места сенаторов, губернаторов, вице-губернаторов и президентов коллегий просим, чтобы повелено было не назначать, а шляхетству выбирать баллотированием. И надеемся, что в благорассудном правлении государства, в правосудии и в облегчении податей презренны не будем, но во всяком благополучии и довольстве тихо и безопасно житие свое препровождать имеем". — Кантемир остановился и перевел дух. — Все, — сказал он. — Дальше подписи. Сто пятьдесят.

— Я еще не подписал! И я! И я! — закричали в разных углах зала.

Императрица притворилась растроганной.

— Вижу, что все согласны подписать, — сказала она, — но разве пункты, что мне привезли в Митаву, были составлены не по вашей воле?

— Нет! Нет!

— Так, значит, ты меня, князь Василий Лукич, обманул? — спросила Анна Иоанновна.

— Ваше величество… — начал было князь Долгорукий.

— Оставь, помолчи, — прервала его Анна Иоанновна. — Принесите пункты и мое письмо!

Через несколько минут статский советник Маслов подал документы.

Анна Иоанновна взяла их и, приблизив к глазам, укоризненно покачала головой. Потом подняла руку, показала бумаги притихшей толпе, надорвала их вдоль, скомкала и бросила на паркет.

— Ура-а-а! — закричали дворяне.

Князь Черкасский, улыбаясь, хлопал в ладоши. Его друзья подхватили аплодисменты.

В этот вечер над Петербургом встало красное цветом северное сияние. Жители поняли его как зловещую примету, предвестие беды.

А наутро в Москве повторяли слова князя Дмитрия Михайловича Голицына, сказанные после раздрания привезенных из Митавы кондиций: "Трапеза была уготована, да недостойны были званые… Знаю, что буду жертвой. Пусть. Пострадаю за отечество. Мне остается недолго. Но те, кто заставляет меня плакать, поплачут более моего".