Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

Таким был указ 8 апреля 1730 года. Через три месяца опубликовали новый. Гонение Долгоруких продолжалось: Алексея Григорьевича с детьми отвезли в Березов, Василия Лукича — в Соловки, Сергея Григорьевича — в Оренбург, Ивана Григорьевича — в Пустозерск.

В следующем, 1731 году вышел манифест с обвинением бывшего фельдмаршала Василия Владимировича Долгорукого, который будто бы "дерзнул не токмо наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную нашу императорскую персону поносительными словами оскорблять". В некоторых жестоких государственных преступлениях обвинялись также князь Юрий Долгорукий, князь Алексей Барятинский и Егор Столетов. Всем четверым объявлена смертная казнь, по милости государыни замененная Василию Владимировичу заключением в Шлиссельбургскую крепость, а остальным вечной работой в сибирских острогах.

Но и это был еще не конец. В ссылке и тюрьмах за каждым из Долгоруких следили, речи записывали. В 1738 году некий доносчик сообщил, что знает за князем Иваном Григорьевичем злые и вредительные слова, слышал от него в Березове, что императрица-де разорила его и всю фамилию Долгоруких, что, мол, не государыня она, а шведка и живет с Бироном.

Начался розыск, пошли допросы с пристрастием, очные ставки, следствие закончилось новым судом сенаторов и генералов — собрание их присвоило себе юридические права.

Розыск вели долго, судили быстро. По именному указу государыни Анны Иоанновны 12 ноября 1739 года князь Иван Алексеевич Долгорукий в Новгороде колесован и ему отрублена голова, князьям Василию Лукичу,

Сергею и Ивану Григорьевичам отрублены головы, князья Василий и Михаил Владимировичи Долгорукие сосланы и заперты иод караулом.

Кантемир знал Ивана Долгорукого. Ровесник по годам, он успел получить придворный чин обер-камергера, военный гвардии майора, оба ордена. Князь Иван был фаворитом юного императора Петра II, самым доверенным и близким к нему человеком. Он придумывал и устраивал для мальчика развлечения, возил его на пьяные кутежи и снаряжал в охотничьи походы. Сам ездить в поле не любил и оставался на полной свободе в Москве.

По мнению испанского посла де Лириа, князь Иван в свои двадцать лет не имел ни ума, ни образования, ни проницательности, но зато не было в нем и коварства. Похоже, что сердце он имел все-таки доброе.

Князь М. М. Щербатов, близко знавший Ивана Долгорукого, написал книгу "О повреждении нравов в России", где отмечал, что этот молодой вельможа "любил распутную жизнь и всеми страстями, к каковым подвержены младые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшего порядка заступили…".

Впечатления Кантемира совпадали с отзывом Щербатова. Когда он видел фаворита царя, в голове складывались сами собой стихи:

Князь Иван присватывался ко многим невестам, думал взять в жены цесаревну Елизавету Петровну, но сладилась у него свадьба с Наташей Шереметевой. Дочь фельдмаршала Бориса Петровича, одного из сподвижников Петра I, шестнадцати лет отдала князю Ивану свою руку и была мужу верным другом до конца его дней. Через месяц после свадьбы, весной 1730 года, новобрачные вместе отправились в ссылку. Из Сибири Наталья Борисовна возвратилась через десять лет. В своеручных записках, датированных 1767 годом, есть посвященные ее свадьбе страницы:

"Правду могу сказать, редко кому случилось видеть такое знатное собрание: вся императорская фамилия была на нашем сговоре, все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет… Казалось мне тогда, по моему малоумию, что это все прочно и на целый мой век будет; а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного…"

Императрицу Анну Иоанновну единственный раз видела Наталья Борисовна из окна во время ее торжественного въезда в Москву:

"…престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста…

Как скоро вступила в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию. Не так бы она злобна была на нас, да фаворит ее, который был безотлучно при ней, он старался наш род истребить, чтоб его на свете не было, но той злобе: когда ее выбирали на престол, то между прочими пунктами написано было, чтоб оного фаворита,"который при ней был камергером, в наше государство не ввозить…"

Нашлись и другие, неудобные новому правительству люди. Генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский, в прошлом один из ближайших сотрудников Петра I, был нелюбим при царском дворе. С ним открыто враждовал Меншиков, его успехам на дипломатическом поприще завидовал Остерман. Ягужинский был опытный политик. Когда члены Верховного тайного совета пригласили на русский престол Анну Иоанновну, Ягужинский сумел отправить в Митаву письмо с предупреждением о замысле ограничить ее власть. Этой услуги государыня не забыла. Однажды во дворце Ягужинский стал публично ругать Остермана и братца его, мекленбургского посланника. Оскорбленный вельможа принес жалобу Анне Иоанновне, а она лишь слегка пожурила Ягужинского и приняла объяснение, что кричал он в пьяном виде, а пил за здоровье матушки-государыни.

Это была новая обида Остерману. Ягужинский мог и в дальнейшем портить ему жизнь, и следовало от него, хотя бы на время, избавиться. Новая служба для буйного генерал-прокурора тотчас нашлась: освободилась вакансия посланника России в Берлине, и Остер-ман убедил Анну Иоанновну отправить Ягужинского к прусскому двору.

Барон Петр Павлович Шафиров, также сотрудник Петра I, был дипломат, способный администратор и публицист: он в 1717 году напечатал книгу — рассуждение о том, какие законные причины Петр I к начатию войны против Карла XII шведского в 1700 году имел. Эту книгу Петр украсил собственным предисловием и приказал напечатать тиражом двадцать тысяч экземпляров.

Шафиров также не подошел новому правительству, а точнее — Остерману, увидавшему в нем возможного соперника. Поэтому его назначили вторым полномочным министром к командующему русскими войсками в персидской провинции Гилянь генералу Левашову. Шафиров доложил, что готов служить со всякой верностью и усердием, однако имеет великие болезни, беспамятен и боится, чтоб от того не случилось в делах ее величества упущения. Кроме того, вошел он в великие долги и ехать ему не на что.