Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

Однако исключения правил не нарушают. Пусть эти строки останутся:

Добрые советы воспитателей братья слушали вместе, а примеры для подражания избрали различные. Очевидно, заповеди были с юности недостаточно внедрены в тех, кто стал пользоваться "злыми примерами", или слабо ими усвоены.

С негодованием Кантемир опроверг общепринятое мнение, что от молодежи нельзя ждать дельных соображений: "Напрасно, молокосос, суешься с советом".

Он чувствовал в себе достаточно силы, чтобы не испугаться прямо указать на себя:

Кантемиру привычны, но и надоедливы были упреки в молодости, якобы не дающей ему права обличать старших по чину и возрасту. Нет, с этим он никогда не согласится. Не в возрасте дело, а в воспитании. Государь Петр Алексеевич это понимал и в трудах своих неусыпных не забывал о необходимости с малолетства учить и воспитывать слуг отечества.

"Повадки, которые мел получаем в детстве, — думал Кантемир, — мы до гроба храним. Следовательно, главная причина злых и добрых наших дел — воспитание".

Он писал:

По мере того как слагались стихи, в голове у него привычно выстраивался стройный ряд разъяснений для читателя. Поэтому, закончив сатиру, он легко перешел к примечаниям.

"Ст. 97. Суд трудный мудро решить и проч. Все знания, все науки и искусства должно подавать младенцам в том намерении, чтоб разными способами, как бы по степеням, возводить их к благонравию, для того что благонравием только могут учиниться полезными отечеству и людям любезны и желательны. Знание прав правительства гражданского, искусное учреждение расходов и доходов государственных, мореплавание, астрономия, естествословие и прочие искусства доставят человеку имя мудрого человека и, может быть, подадут способ достать себе какое высшее достоинство; но буде лишается добродетели, буде он яростен, горд, жестокосерд и проч., люди его любить не станут".

"Право, не сатира, а трактат получился", — подумал Кантемир не без удовольствия.

Кантемир обжился в Париже и полюбил этот шумный город, где всегда находил для себя возможность побыть одному. Каждый день приходил он в парк Тюильри в одно и то же время. Здесь он читал и думал в тишине, временами прерывая чтение.

В этот раз он особенно подолгу смотрел, как тянутся к апрельскому солнцу первые цветы, слушал чуть приметный шорох молодой листвы, вспоминая о Джемме без обиды и горечи. "Два с половиною года я в Париже, в разлуке с любимой, и живу, тружусь не покладая рук. Если я не умер от тоски, расставшись с Джеммой, то, вероятно, смерть от тоски невозможна и просто придумана сочинителями. Если я не бросил все и не побежал вслед за нею, значит, невозможно это — побежать за любимой, когда у тебя каждодневная служба, приемы в посольстве и во дворце, к тому же нет денег для того, чтобы доехать до Рима. Много всего придумывает наш брат, сочинитель, — говорил себе Кантемир, усмехаясь. — Придумывать-то придумывает, но и правду пишет, потому что, будь моя воля, я бросил бы посольскую службу, скучную переписку с Петербургом, бесконечные напоминания о невыплаченном жаловании и тамошних непомерных расходах и поехал бы в жаркий Рим искать свою Джемму".

И омять усмехнулся Кантемир и сказал себе, что нет, не поехал бы, потому что не должен мужчина и гражданин бежать от дела, ему порученного, что утомление от однообразных слов и бумаг еще не означает мизерности самих слов и бумаг, что нужно исполнять свой долг высоко и достойно, тогда и любовь будет высокой и достойной, потому что она всегда растет соответственно духовной ценности человека. "Брось я все — и не заметил бы, когда перестал испытывать потребность любить и бежать за любимой на край света. Да и нужен ли я Джемме сейчас? Быть может, она давно замужем, оставила сцену, любит своего мужа".

Нет, все-таки думать об этом очень непросто: Джемма навеки принадлежит ему одному, а он принадлежит ей.

И вновь Кантемир возвращал себя усилием воли к книге, стараясь с пользою провести время, отведенное для отдыха.

Антиох не заметил, когда к нему подошла молодая женщина, и вздрогнул, услышав тихий женский голос:

— Я не помешаю вам, сударь?

— Помилуйте, как можно, — ответил Кантемир, вставая и приподнимая шляпу.

Рядом с ним на скамейку присела молодая женщина, хрупкая, маленькая. Кантемир несколько дольше, чем позволяло приличие, задержал на ней взгляд. Нет, ни одной дорогой черты. У Кантемира выработалась привычка отыскивать в незнакомых женщинах черты, общие с Джеммой, или, напротив, отмечать их несходство. Рыжие волосы, золотистые, красивые, были уложены в сложную прическу, наполовину прикрытую соломенной шляпой с широкими нолями, которые недавно вошли в моду. Волосы делали маленькую голову незнакомки пушистой и мягкой, манящей своей видимой шелковистостью. Из-под пышной прически виднелись небольшие без мочек уши, плотно прижатые. Узкое лицо с крупными зеленовато-серыми глазами. Нет, таких ресниц-щеточек, как у Джеммы, он больше ни у кого не встречал. У этой, напротив, они были длинны и загнуты кверху. "Похожа на одуванчик", — подумал Канте мир о незнакомке неожиданно мягко. Женщина встретила его взгляд спокойно, не смущаясь. Он завершил свои наблюдения. Нос прямой, чувственный рот несколько велик для такого узенького лица. Шея совсем тонкая, длинная, незаметно переходящая в покатые плечи. Маленькая, почти детская грудь виднелась в низком вырезе ее нарядного розового платья, которое она аккуратно расправила, садясь на скамейку.