Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

Привставший для приветствия Антиох не решался более сесть, опасаясь невзначай задеть ее наряд. В руке она держала хорошенький дамский зонтик от солнца, такой же розовый, как ее платье. Кантемир обратил внимание на красоту ее тонких рук. Перчатки она сняла и держала в другой руке.

Ее звали Мари Ангельберт, как она сообщила Кантемиру. Родители ее умерли: мать, когда она была еще ребенком, отец четыре года тому назад. Она на всем белом свете одна и должна сама зарабатывать себе на хлеб. Она корсетница у мадам Либо, это совсем неподалеку отсюда. И живет там же. Мадам Либо дает кров и стол своим незамужним мастерицам. Ей так удобнее. У нее пансион. Да, она не замужем. Пять лет назад погиб от лихорадки ее жених Жан. Она оплакивает его до сих пор. Мари говорила спокойно, с доверчивостью и обстоятельностью простолюдинки, не привыкшей к тайнам. Да и как могла она их иметь, живя круглые сутки на глазах двадцати таких же молодых девиц?!

— Как ваше имя, сударь? — спросила Мари, наконец уставши говорить одна.

Из осторожности Антиох не назвал ей своего настоящего имени.

— Антон Дмитриев, — сказал он улыбаясь.

— Месье Дмитриев, вы часто гуляете здесь?

Антиоху все напоминало начало романа, к которому он мало был расположен.

— Нет, мадемуазель, я редко захожу сюда. Просто сегодня выдался такой погожий весенний денек, что грех было не полюбоваться природой.

— Вы здесь проездом, месье Дмитриев? Вы иностранец?

— Я из России.

— Моя покойная бабушка была православной. Ее родина находилась неподалеку от России. Она бежала из гарема турецкого паши и пешком добралась до Парижа. Здесь она нашла приют и выучилась на корсетницу. Маман тоже была корсетницей, и я.

Уже предвидя ответ и заранее волнуясь, Кантемир спросил:

— Откуда же родом была ваша бабушка?

— Папа мне рассказывал, что пришла она из Молдавии. Там живет маленький южный народ, которым управляют турки. Что с вами? Вы плохо себя чувствуете, месье Дмитриев? Я не могу вам чем-нибудь помочь?

Нет-нет, он чувствовал себя хорошо, даже очень хорошо, словно прикоснулся невзначай к своей далекой, но незабвенной родине.

Антиох взял с нежностью узенькую руку девушки с красивыми длинными ногтями и прижал к своим губам.

Мадемуазель Ангельберт изумленно взглянула на него.

— Я гуляю здесь каждый день, мадемуазель, с семи до девяти утра.

Не сомневаясь, что девушка придет на следующий день, Антиох все же колебался, пристало ли ему идти на это свидание. Недовольный собою, он сидел два часа на скамейке, где накануне познакомился с Мари. Сначала Антиох принуждал себя к чтению, затем отложил книгу и стал нетерпеливо ждать появления девушки. Но ее не было. Не пришла Мари и на следующий день. Кантемир загадал: если она не появится в субботу, значит, ему не на что больше надеяться. Мари не пришла ни в субботу, ни в воскресенье.

Сидя по утрам с книжкой на той же скамейке, Кантемир не находил в душе прежнего умиротворения. Мысли его были тревожны, хотя он убеждал себя, что все к лучшему, что пора забыть это весьма двусмысленное знакомство, которое ни к чему хорошему привести не может, но душевная уравновешенность не восстанавливалась.

Антиох, к удивлению своему, часто думал о бабушке Мари, безвестной мужественной молдаванке, не испугавшейся восстать против насилия и рабства и бесстрашно пуститься в неизвестный путь. Где она жила, кто были ее родители? Быть может, случайно судьбы их семей перекрещивались в прошлом, а вот теперь он волею провидения встретил Мари в Париже, чтобы навсегда потерять…

Далеко родная Молдавия, поросли быльем к ней стежки-дорожки, не видать ему, вероятно, никогда ее залитых солнцем степей, но не изжить в сердце ощущения кровного родства с несчастным народом и сознания своей ответственности за его судьбу.

В середине мая, когда Кантемир шел из парка домой, навстречу ему вышла Мари. Моросил дождик, и она держала над головой зонт. На ней было серое платье в темную строгую полоску, глухо застегнутое от ворота до корсажа на мелкие темные пуговицы. Мари узнала его, заулыбалась.

— Доброе утро, мадемуазель Мари. Я рад вас видеть.

— Доброе утро, месье Дмитро. Вы еще не уехали в Россию? А я вот решила проведать тетушку. Она живет в конце парка, на другой стороне. У меня ведь на свете никого нет. Жива только старая тетушка моего отца. Она совсем ослепла и не выходит из дома. Соседи за нею присматривают, и я забегаю.

— Если вы разрешите мне, мадемуазель Мари, я провожу вас немного.

— Пожалуйста, если вам угодно, — ответила она.

Кантемир пошел рядом с девушкой по аллее, где месяц назад они случайно познакомились.

Антиох испытывал состояние раскованности. Быть может, это происходило оттого, что он назвался чужим именем и словно сбросил вместе с ним груз ответственности за свои поступки. Сейчас он был всего лишь Антоном Дмитриевым.

Мари оступилась, каблук ее модных туфель, которые Антиох сумел рассмотреть, слегка подвернулся. Он поддержал свою спутницу, на минуту почувствовав теплоту ее маленькой руки, ответно к нему прижавшейся.

— Благодарю вас, месье Антуан. Вы позволите мне вас так называть?

— Весьма польщен за доверие, мадемуазель Мари, — ответил Кантемир. — Но, может быть, мы встретимся с вами, когда вы освободитесь от ваших обязанностей?

Мари улыбнулась. Ее пушистая головка на тонкой шее, покачивавшаяся из стороны в сторону, пушистые золотистые ресницы — все довершало сходство с одуванчиком — неприхотливым цветком каменных городов.

— Завтра в четверть восьмого утра, месье Антуан, — ласково сказала Мари и, указав на двухэтажный ветхий дом, видневшийся на окраине парка, добавила: — Мне туда. Прощайте, сударь! До завтра!

Антиох долго провожал взглядом ее тонкую фигурку, исчезающую и вновь появляющуюся за высокими, густо разросшимися деревьями.

Весь май они встречались в парке. Он познал редкую прелесть утренних свиданий. Умытый город, пробуждающийся к жизни, но еще тихий, безлюдный, свежая зелень, словно отдохнувшая за ночь, радостный гомон птиц в парке, яркое солнце, еще не похитившее утреннюю прохладу, и встреча без томительного ожидания.

Мари никогда не опаздывала, и он, подчиненный строгому распорядку посольской жизни, едва успевал прийти к заветной скамейке. Уже издали он узнавал ее легкую стремительную походку. Да и как было не узнать? В этот ранний час в парке не было ни души.

По мере приближения к нему Мари все убыстряла шаги, а иод конец радостно, как девочка, бежала навстречу и с разбегу обнимала его за шею. Увлеченный ее стремительностью, Антиох подхватывал девушку и кружил, радостно и молодо смеясь.

Им обоим внове было это ощущение вернувшейся юности, потому что оба они были не так уж молоды. Мари шел двадцать восьмой год, Антиоху было тридцать три.